Бесносвят. Одна мистическая история

— Что за бумага пошла! Не бумага, а невесть что — недовольно пробурчал он. Вот раньше была бумага, так бумага. Бывалочи, от «Правды» такой дух шел, что и дым выпущать не хотелось. А сейчас везде одни нитраты. Да и печатают что — срамоту одну. Эту бумагу только на подтирку пускать, а не на курево.

— Вы, кажется, что-то насчет нечисти рассказывали — вынужден был перебить его я.

— Да, милок, плохая пошла бумага — продолжал он, будто и не слыша меня. А про нечисть то я тебе сейчас расскажу. Ты чай себе заваривай. История то не маленькая — коротко не расскажешь.

Нечисти, сынок, у нас здесь полно было. Говорят, выходит она только в лихую пору — жди тогда беды большой. Так оно и вышло. Упаси Боже кому еще такое увидеть — страх ужасный.

По лицу старика пробежала тень. Дотоле добродушное и приветливое оно превратилось в каменную маску какого-то древнего изваяния. Взгляд его остекленел и зрачки неподвижно уставились в одну точку. Рука с дотлевающим в ней окурком застыла в неподвижности на столе. Было видно — старик вновь переживает те далекие события, случившиеся с ним на заре его долгой и непростой жизни.

Неожиданно он скинул с себя оцепенение и начал скрипучим старческим голосом рассказывать свою историю. По ходу повествования он все больше и больше воодушевлялся, а под конец его даже стал вставать со своего стула, хромая взад и вперед по избушке и усиленно жестикулируя. Я в восхищении слушал его рассказ, даже не задумываясь о том, правда то или нет. В любом случае, история, рассказанная егерем, была достойна того, чтобы быть записанной.

Недавно я вновь приехал к своему давнему знакомому, чтобы уточнить у него некоторые детали, касающиеся этой истории, но с сожалением узнал, что его больше нет.

Безмолвный могильный холм встретил меня на кладбище. Погода была сырой и дождливой. Ветер гнал седые тучи по небу и срывал с деревьев последние пожухлые листья. С сожалением и грустью смотрел я на последнее пристанище рассказчика, чья история так сильно запала мне в душу.

Простояв некоторое время у его могилки, я повернул обратно. Как жаль — подумал я — что люди имеют свойство умирать никого не предупредив об этом заранее.

— А все с того началось, что у нас в селе на отшибе одна баба жила. Ни мужа, ни детей у нее никогда не было. Жила она всегда одна и людей чуралась. Люди ее безумной считали и прозывали ее — Яга. По имени никто ее и не звал никогда — да имени никто почти и не знал. Так — Яга, да Яга.

А потом слухи пошли, что баба эта с нечистой силой знается. Будто бы ночью в самую темень выходит она из дому босиком и с распущенными волосами. Говорили, что она и по погосту гуляет, заклинания какие-то выговаривая.

Как-то раз мужики наши с ярмарки ехали — припозднились и ночью лесом домой возвращались. Напились, конечно. Ехали, балагурили, и вдруг смех адский услышали — дикий и неистовый. А потом с той же стороны вдруг волчий вой послышался.

Мужики потом говорили, что смех этот точно той бабы был. Она и раньше все время особняком жила, а теперь ее и подавно стороной обходить стали. Около избы ее никто и ходить уже не отваживался. Даже было сжечь ее надумали, да никто грех на душу взять не решился — а зря, может и не было бы потом такой беды на селе.

А потом и случилось то, что жизни нам потом долгие годы не давало. Родила Яга ребеночка. Одна родила — ни бабы-повитухи, ни фельдшер к ней не наведывались.

Долго никто и не думал, чье это дитя. Ночью в полную Луну он родился. Долго потом ту ночь вспоминали. Во всех избах в печах чугунки гремели, половицы криком скрипели — будто кто по хатам ходил, в стекла всю ночь кто-то бился, народ честной пугал. Скотина в хлевах металась, куры петухами кричали, ветер дерева чуть ли не до земли гнул, в трубах домовые кричали. Страху все в ту ночь натерпелись!

Вспомнили потом и смех ужасный в лесу, и волчий вой, опосля чего порешили, что по сроку все сходится. Видно, Яга с оборотнем каким сошлась и от него Бесносвята прижила. Мы только так его и звали. Имени человеческого у него никогда и не было, никто его не крестил. Может, нечисть его по своему сатанинскому обряду окрестила — про то нам неведомо было.

Рос Бесносвят таким же нелюдимым как и мать его. По правде сказать, никто с ним дружбы-знакомства заводить и не собирался. Но, видно, иногда в нем душа человеческая просыпалась. Случалось, когда он еще малой был, заходит, значит, он в деревню и издалеча смотрел как другие ребятишки друг с другом играются. Бабы как увидят, что тот на ихних деток смотрит, с ухватами на улицу выбегали, грозились ему, били иногда даже. Говорят: «Уходи, выродок проклятый, отсель. Нечего тут детишек наших глазить. Прочь пошел к ведьме своей в берлогу, а здесь и не появляйся».