Бесогон из Ольховки

И куда судьба только не закинет русского человека?!

А ведь все эта блаженная бабка! Не свались ей льдина на голову, может, было бы все в порядке.

 

 

Слишком поздно

Многие из вас знакомы с рассказами алтарника, и я не буду обманывать вас, сказав, что это — еще далеко не все, что рассказывал мне смиренный алтарник, коего деревенские церковные старухи очень почитали за его незлобие и кротость, за глаза называя — “апостол”.

Сидя по вечерам студеной зимней порой в теплой церковной сторожке, слушая потрескивание горящих в печурке сосновых поленьев и смотря на играющие по стенам полутемной комнатки блики пламени, испивая бесконечное число чашек чая из большого медного чайника, я слушал его удивительные рассказы и похождения истинно русского беспутного человека. Такие характеры и судьбы случаются только у нас, в России.

А все началось с Праздничной вечеринки с друзьями, когда он отмечал свое восемнадцатилетие. Была весна, уже пышно цвела черемуха, начались белые ночи и вода в каналах таинственно отражала дома и дворцы, а на проспектах было удивительно тихо и безлюдно. Над городом царил какой-то сумрачный свет, в цельных окнах, отражаясь, проплывали перистые облака и создавалось впечатление, что город не то чтобы спал, но как будто бы он был покинут своими обитателями навсегда.

А когда именинник под утро вернулся домой, заспанная и ежеминутно зевающая дворничиха в подъезде вручила ему повестку в военкомат. Он положил повестку в карман и решил, что сначала — спать, а уж потом можно обдумать эту проблему.

Когда он проснулся, был уже яркий полдень и, вспомнив о повестке, он развернул ее и тщательно изучил. В ней черным по белому извещалось, что он собственной персоной должен был явиться такого-то числа на медкомиссию. Новость была не совсем приятная, так как у него на этот период были совсем другие планы.

“И на что же мне такая морока? — рассуждал он. Идти в казармы, спать на двухъярусной койке, нюхать вонючие портянки, таскать на ногах тяжелую "кирзуху", лопать перловую кашу, глохнуть от учебной стрельбы, да еще, пожалуй, и быть битым "дедами". Нет, как говорят британцы, это не моя чашка чая. К тому же, пока еще и войны нет”, — и он пошел в кухню жарить яичницу, напевая:

В Красной армии штыки, чай, найдутся,

Без меня большевики обойдутся.

Игорь съел яичницу, выпил чашку кофе и твердо решил армию “закосить”. Если бы он мог предвидеть дальнейшие обстоятельства, которые произойдут из этого решения, целую цепь нелепостей и скорбей, затянувшихся на долгие годы... Эх, кабы знать!

Но в тот день, по совету сведущих друзей, перед тем как идти в военкомат, он наглотался всяких “колес”, то есть психотропных таблеток и крепко решил “косить” под крутого психа-шизофреника.

В военкомат он пришел уже “бал-блы-блы” — ничего не соображая. В гардеробе, к удивлению инвалида-гардеробщика, разделся догола, взяв одежду под мышку, что-то блеял, пускал слюни на бороду и вот таким-то огурчиком явился под двери медицинской комиссии.

Заседатели комиссии — отцы-командиры и тучные медицинские пулковники — в заседательную залу запускали сразу человек по десять голяков и гоняли по кругу, как коней на корде, обозревая стати, гениталии и грыжи. А перед дверью выстраивалась бледная гусеница других голяков, ухмыляющихся и прикрывающих срам ладонями.

То ли от прохлады, то ли от “колес” на Игоря напала докучливая и звонкая икота. Он бегал по кругу, как-то взлягивая правой ногой, страшно при этом икая.

— Ну-ка, длинный имярек, подойди к столу, — сказал один из заседателей.

Игорь подошел и сразу с азартом стал на столе ловить блох и тараканов под носом у медицинских чинов, крича:

— Вот блошка! Вот таракашка!

Они о чем-то спрашивали его, но он, не слушая, рассказывал, икая, как путешествовал на Марс, где жить можно, если бы не пыльные ураганы и множество зеленых лягушек, да еще один настырный козел, который стоит на полюсе и все время кричит дурным голосом: “Кэ-Гэ-Бэ-э-ээ!” Отцы-командиры и медицинские полковники, посоветовавшись, приняли оперативное решение: откуда ни возьмись, как по щучьему велению, появились молодцы-санитары, накинули на строптивого призывника смирительную рубашку и, скрутив его, поволокли в санитарную машину. В машине первым делом надавали пинков и оплеух, после чего, закурив, успокоились, равнодушно посматривая на свою жертву.