Бесогон из Ольховки

В приемном покое его приняли другие матерые санитары, всадили в ягодицу жгучий успокоительный укол. Засим влили в рот кружку горького слабительного, и тут же подоспела медсестра с громадной клизмой. На этом его мытарства не кончились. Пинками его погнали в холодную ванну, откуда он вылез посиневший, клацая зубами. Переодев в присвоенную психам форму, молодцы под конвоем повели его в беспокойное буйное отделение. По пути, как в тюрьме, открывались и закрывались на ключ множество дверей, на окнах огрузли толстые железные решетки. Его втолкнули в палату, показали койку. Дверь захлопнулась, и в замке заскрежетал ключ. Игорь повалился на койку и забылся мертвым сном.

Когда он проснулся, сосед, который лежал, накрывшись с головой простыней (ну впрямь чистый покойник), открыл простыню и начал канючить:

— Дай, дай веревочку, — и, утерев слезы, пожаловался, — никто веревочку не дает.

Игорь вскочил с кровати, огляделся и спросил:

— Где я, братцы?!

Псих, пребывающий в белой горячке, ответил:

— В буфете, — и пояснил, — у сатаны. Водочки бы мне, водочки выпить бы, выпить бы!

Оглядев решетки на окнах, Игорь похолодел от ужаса и, бросившись к двери, стал колотить в нее кулаками и пятками, почему-то крича тонким голосом как Катюша Маслова:

— Не виноватая я! Не виноватая!

Дверь приоткрылась, и санитар здоровенным кулачищем дал ему по шее. Игорю показалось, что голова его, соскочив с плеч, покатилась футбольным мячом по полу.

— Держи ее! — закричал он, бросившись за этим предметом.

Санитар, завернув ему руку назад, уложил в постель. Затем дверь открылась, и вошел профессор и два санитара. Один нес на руке полотенце и складной стул, другой кипу историй болезни. Профессор, плотный коренастый человек армянского типа с мясистым лицом, уселся в подставленное кресло посреди палаты. Сзади встали санитары и группа студентов. Больной под простыней заныл, заканючил веревочку. Профессор, поправив большие квадратные очки, авторитетно объяснял студентам, что данный субъект мечтает совершить суицид, то есть вздернуться, и поэтому у всех просит веревку. Игорь посмотрел на профессора и вновь закричал:

— Не виноватая я! Не виноватая!

Вскочив с постели, он порывался добраться до профессорской физиономии, которая казалась ему коровьей головой. Санитары опять водворили его на койку. Профессор же спокойно объяснял студентам, что у этого молодого человека, наглотавшегося психотропных таблеток в целях симуляции и уклонения от воинской службы, произошел резкий сдвиг психики, и он очень агрессивен. Поэтому мы назначим ему пиротерапию. От нее он полихорадит, изойдет потом, астенизируется, то есть ослабнет и станет безобиднее и смиреннее кролика. А потом последует электрошоковая терапия. Ну, это как в американской тюрьме Синг-Синг, где преступников сажают на электрический стул. Ну, там они, конечно, гибнут от воздействия высокого напряжения, согласно приговору суда, а мы здесь даем не такое гибельное напряжение и вызываем потерю сознания и судорожный припадок. Что при этом происходит в мозгу — ведает один только Аллах, но практика показывает, что помогает.

И бедный мученик Игорь пошел через все эти жестокие пытки. Вначале, после инъекции серы, его колотил страшный озноб, температура зашкалила до сорока градусов, потом пошли проливные поты. Он уже не бился в дверь и не кричал: “Не виноватая я!” — а лежал пластом от бессилия. Он еще как следует не оправился от первой медицинской, или, скорее, бесовской, атаки, а санитары уже повели его в электрокамеру, где тупой бритвой выбрили ему на темени гуменцо и приложили, как в тюрьме Синг-Синг, электроды.

После удара током его выгнуло дугой, дико напряглись мышцы, затрещали кости и суставы, перехватило дыхание. В глазах замелькали радужные сполохи. Куда-то отбывая со станции “Жизнь”, он смутно чувствовал, как уничтожают его тело и душу. Когда он приходил в себя, в голове стоял гул и была пустота, а тело все болело и ломило, как будто его избили палками. И это повторялось не один раз. Душа его обросла страхом, и сам он был сплошное обнаженное чувствилище. Не за кого было держаться и не на кого было надеяться, и он вспомнил Бога и стал молиться Христу и Божией Матери, чтобы они спасли его и вывели из этого вертепа. Постепенно к нему вернулась способность логически мыслить, и по ночам он еще жарче стал молиться. Вскоре его перевели в спокойное отделение, где Божиим промышлением соседом по палате оказался монах отец Антипа.

Игорь сидел на койке, стиснув зубы, и стонал от тоски и душевной боли.

— Не горюй, чадо, — участливо сказал Антипа. За скорбью всегда бывает утешение.

Игорь поднял на него мутные заплаканные глаза:

— А жить-то, как жить?!