Бесов нос. Волки Одина

– Да, да, неожиданно. Неожиданно вдруг подумалось, что все из воды вышло. Вся наша жизнь из нее возникла. И все мы сначала были в воде. Я хочу сказать: в материнской утробе. И во всех религиях, по крайней мере, развитых, во всех культурах сотворение с воды начинается. В христианстве крещение – первое таинство. И четыре главных апостола были рыбаками. И Христос для них по воде ходил. И первым его чудом было воду в вино превратить. И миква у иудеев. И омовение перед молитвой у мусульман. И буддисты говорят о том, что в воде содержится…

Митя не договорил, потому что закашлялся. А Профессор, дождавшись, когда у его визави закончится приступ, позволил себе заметить, на этот раз весьма благожелательным тоном:

– Вы еще не вспомнили о том, что и сами мы на восемьдесят процентов из воды состоим.

Митя снова благодарно улыбнулся, глядя вроде бы в лицо Профессору и одновременно будто чуть в сторону, куда-то мимо его уха.

– Да, наше тело почти полностью из воды состоит. Но душа – только наполовину.

– Любопытно. А другая половина души – из чего? – быстро спросил Профессор, словно опасаясь, что Митя снова медленно затараторит и уже не вставишь вопроса.

– У разных людей по-разному. Все зависит от того, какая часть души у тебя от тела и какая – от духа. И я сказал «половина» в общем условно. Потому что у некоторых эта якобы половина может быть в три четверти, а то и больше. А у других она может быть так сильно охвачена духом, что тела в ней и половины не наберется. Но у всех людей по крайней мере на четверть душа состоит из воды. Вы правы.

«Помилуйте! Я никогда не утверждал, что душа и тем более моя душа состоит из воды!» – хотелось воскликнуть Профессору, но он удержался и возразил, стараясь сохранять прежнюю дружелюбность тона:

– Интересная у вас получается физиология. Однако на мой вопрос вы не ответили: из чего та часть души, которая не из воды?

Митин взгляд, направленный на Профессора, казалось, еще сильнее отдалился от его лица.

– У души нет физиологии. И я условно говорил о душе, когда сказал, что в ней есть вода. Некоторые ученые, правда, пытаются с помощью науки исследовать душу. Но ту часть души, которая связана с духом, наука уж точно не видит и не может видеть. И как же я вам, ученому, могу объяснить, из чего эта, духовная, часть души состоит? Но уверяю вас: воды в ней нет совершенно.

– Да вы прямо философ, Аркадич! – восхищенно воскликнул Петрович и своим восклицанием перебил ту мысль, которая уже почти вызрела у Профессора.

Телеведущий, который до этого смотрел только на спиннинги и на тросы, ведшие к поплавкам-крыльям, теперь с интересом взглянул на Митю и спросил:

– А вы… вы кто по образованию?

Митя, по-прежнему глядя в сторону Профессора и мимо него, вздохнул и грустно ответил:

– Они у меня разные.

«И, поди, все они у тебя неоконченные!» – вдруг злорадно подумалось Сенявину.

А Митя грустно улыбнулся и, впервые посмотрев Профессору прямо в глаза, добавил:

– И все они у меня неоконченные. Если формально судить.

Сказав это, Митя ото всех отвернулся и стал смотреть на воду.

Некоторое время плыли в молчании.

Его нарушил Петрович:

– Пока не клюет, позвольте вам, это самое, предложить.

Он оставил штурвал, шагнул к левому борту и распахнул одну из дверок. В открывшемся шкафчике стояли бутылки, бокалы разных форм и размеров, в целлофановых обертках лежали нарезки и бутерброды.

Вернувшись к штурвалу, Драйвер, глядя на Ведущего, объявил:

– Тут, значит, на разные вкусы: водка, виски, коньяк, закуска самая свежая.

– Спасибо, Петрович. Я не пью на рыбалке, – не улыбаясь, ответил Трулль.

Профессор сурово нахмурился и решительно подумал: «Я тоже откажусь!». Но вслух ничего не произнес.

Петрович же обернулся к Мите и пояснил:

– Все, как говорится, за счет дома. То есть, для гостей – бесплатно, Аркадич.

Митя его слов будто не слышал.

Профессору сначала с раздражением подумалось: «Нашел кому предлагать!», потом с обидой: «Один я пить не буду!». А следом за этим Профессор спросил:

– Виски какой у вас?

– Виски российские… коньяк армянский… водка «Питерская ночь»…, – откликнулся Драйвер, с удивлением глядя на Профессора, будто меньше всего ожидал от него интереса.

«Сам пей эту гадость!» – гневно подумал Сенявин и спросил.

– А поприличнее ничего не найдется?

– Есть этот, как его, «Хеннессу всоп». Его у нас недавно два генерала пили. Но он, это, французский и за него, так сказать, надо платить.

«Если уж пить с утра, то, конечно же, «Hennessy». Черт с ними, с деньгами!» – подумал Сенявин и объявил:

– Грех, говорят, пить в одиночестве. Но я, пожалуй, пропущу одну рюмочку… армянского.

Петрович снова оставил штурвал, метнулся к шкафчику, и в мгновение ока в руке у него оказался наполненный коньяком бокал.

Драйвера, похоже, обрадовала сговорчивость Профессора. Во всяком случае он теперь только к нему обращался.

– Правильно, Профессор! – говорил он, подавая коньяк Сенявину. – Те два генерала, о которых я вспомнил, один из них тоже, как вы, перекрестился, а другой ему говорит: ну, теперь, по уставу, надо запить молитву, а то не подействует… Закусывать чем будем?