Бесов нос. Волки Одина

Ведущий, начав проверять фрикцион на втором спиннинге, прекратил это занятие, подошел к Драйверу, похлопал его по плечу и сказал:

– Не грусти, Петрович. Я с тобой обязательно выпью. Но вечером. У меня голова начинает болеть, если я выпью хотя бы одну рюмку утром.

– Да я не о том, Сань! – в сердцах воскликнул Драйвер. – Ты не понял. Я только хотел выразить… Помнишь, мы в школе учили? «Умом Россию не понять…»

Петрович замолчал, будто не находя слов. Но их быстро нашел Ведущий.

– Я, Петрович, другое помню, – заявил он. – Помню, как еще на базе ты назвал свои приманки уловистыми и обещал нам трех или четырех зачетных лососей. Вот и я хочу только выразить: когда же начнет клевать, Толя?!

– Рыбу надо выстрадать, так у нас говорят, – не сразу ответил задумчивый Драйвер.

И снова быстро откликнулся Ведущий:

– А у нас говорят: страдает тот, кто не умеет ловить рыбу. И если бы у нас был нормальный эхолот, если бы я хоть немного знал здешние места…

Они, Ведущий и Драйвер, вновь заговорили об эхолотах, о знании «клевых» мест Петровичем, а также об уловистых воблерах и их правильном заглублении.

Профессор опять ощутил себя забытым и решил о себе напомнить.

– Послушайте, Анатолий! – громко позвал он и еще громче добавил: – Анатолий Петрович, я к вам обращаюсь!

Когда Драйвер к нему наконец обернулся, Профессор спросил:

– А дальше как у Тютчева, вы не помните?

– Утючин?.. Это кто?

– Тютчев, Федор Иванович, – усмехнулся Сенявин. – Великий русский поэт. Вы давеча процитировали первую строку из его четверостишья: «Умом Россию не понять…» А дальше не помните как?

– Помню, не вопрос… Но, так сказать, не на память… Помню только, что умом никак не понять. А дальше как бы про то, что ее и измерить, Россию, нельзя, такая большая…

– Не фантазируйте, – укоризненно прервал его Профессор и нараспев продекламировал:

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.

– Ну правильно! – обрадованно воскликнул Драйвер. – Я только имя забыл… этого… ну, поэта… Но в целом душевно сказано.

– Душевно? – удивленно переспросил Профессор и, чувствуя прилив сил, подумал: «Если уж я здесь оказался, надо получать удовольствие и развлекать себя, раз других развлечений, похоже, не предвидится».

– Хорошее и ласковое слово нашли. Но многие люди называют эти стихи мудрыми, считая их чуть ли не ключом к пониманию, к постижению России. – Сенявин сделал небольшую паузу и в дальнейшем говорил, глядя на Ведущего: – Есть, правда, на нашем телевидении такой коронованный авторитет, Францев, Николай Николаевич, который в одной из своих передач как-то изволил обронить, что лично он против противопоставления России другим государствам, потому что не совсем понимает, в чем же заключается особливость русского народа, – он такое слово, помнится, употребил.

Профессор сделал еще одну паузу. Однако Трулль на «Францева» никак не отреагировал.

– Так вот, – продолжал Сенявин, – хотя я не поклонник Францева, но мы вдруг вспомнили Тютчева, и мне захотелось спросить вас: почему, собственно, именно Россию умом не понять? А, скажем, Германию разве можно и легче понять, особенно то, что произошло с этой духовно великой страной в первой половине прошлого века? Может быть, просто не захотели или побоялись понять, а потому и не поняли? И что значит: «аршином общим не измерить»? Возможно, просто не потрудились отыскать этот общий, научный или философский, аршин, которым и Россию, и Германию, и многие другие страны и народы можно измерить. И нужно измерять, если мы действительно хотим уяснить себе, чем мы друг от друга отличаемся и как нам друг друга понимать и друг другу верить… Согласен, господа, что у России, конечно же, «особенная стать». И вы, Анатолий, кстати говоря, эту особенную стать для себя очень любопытно проинтерпретировали: дескать, большая, громадная страна. Но Тютчев, как мне представляется, не только размеры России имел в виду и, может быть, вообще не ее размеры, а нечто совсем другое.

Сенявин опять сделал паузу.

Ведущий и глазом не повел в сторону Андрея Владимировича.

Драйвер держался за штурвал и к Профессору не оборачивался.

«Я, наверно, слишком сложно для них излагаю», – подумал Профессор и продолжал еще сложнее:

– Представьте себе, нашлись ученые, которые не поверили Тютчеву и стали искать этот общий аршин, а также попытались определить, что же мы конкретно должны понимать под статью страны, или нации, или общества, как говорит Тойнби, или этносов и суперэтносов, в терминологии Льва Гумилева. Разные понятия, разные термины были предложены. Заговорили, например, о душе страны, о национальном характере. Когда в моду стал входить бихевиоризм, заговорили о национальном поведении и национальном характере. Затем, когда увлеклись генетикой, как с потолка посыпались термины, один другого научнее: генетический код нации, культурная ДНК, русский культурный геном. И все, кому не лень…