Бесов нос. Волки Одина

Эйнара в третий раз охватил страх, теперь похожий на ужас. Эйнар попятился к обрыву. А волк, разъярившись, кинулся на него. Эйнар взмахнул мечом и отсек ему правую лапу. Но левой, словно он был медведем, волк сшиб Эйнара, упал на него сверху и собирался перекусить ему горло, но Эйнар засунул ему между зубов меч. Волк в дикой ярости пытался его разгрызть. А Эйнар ухватил волка за уши, приподнял его морду и сам зубами вцепился волку в глотку. Зверь взвыл, выпустил из пасти меч и силился вырваться. Но места на площадке было мало, и оба, человек и зверь, сорвались со скалы. Волк оказался тяжелее, он первым упал вниз на камни, а Эйнар очутился сверху. Волк сильно повредил себе тот бок, на который упал, тело его не двигалось, но пасть раскрывалась и зубы щелкали. Стащив с ноги кожаный башмак и улучив момент, когда пасть волка вновь распахнется, Эйнар пропихнул башмак как можно глубже зверю в глотку и, не дав сомкнуть зубы, схватил его за верхнюю и за нижнюю челюсти и разорвал пасть пополам.

То ли от бешенства, то ли от страха, Эйнар не отдавал себе отчета в том, что делает. Сначала он кусал мертвого волка и лизал кровь, которая сочилась из раны на шее и из отрубленной лапы. Затем снял с пояса уздечку, взнуздал зверя за верхнюю часть пасти, перевернул мордой вниз, взгромоздился и прыгал, как будто он его оседлал и на нем скачет. Так он долго безумствовал, пока силы его не оставили и он не заснул, обняв поверженного.

Так Эйнар рассказывал, когда к вечеру вернулся в Пустоши, и люди, узнав о его подвиге, устроили пир посреди деревни. Пировали всю ночь и весь следующий день, потому что, как говорится, у молвы много ушей, и со всех концов, из других деревень стали стекаться любопытные, чтобы узнать и послушать. Эйнару приходилось по многу раз рассказывать, и рассказывал он примерно одно и то же. Но как было на самом деле, никто ведь не видел.

Люди Эйнару верили. Хотя тело убитого волка так и не нашли, нападения на скот и людей прекратились. И жители Пустошей отрезали от своего выгона большой кусок земли, отдали его Эйнару и всем селением построили там два дома, для него и для Кальва, а также овчарню, птичник, амбар, корабельный и торфяной сараи и все остальное, что положено иметь в богатой усадьбе.

Ту местность, в которой это случилось, стали называть Волчьими Пустошами, и Эйнар стал там за главного.

XLIV

Теперь надо сказать вот о чем.

После сражения с волком и пиров, на которых, как говорится, пиво вошло, а рассудок ушел, Эйнар несколько дней отлеживался. Среди ночи он просыпался то в тоске, то в ярости, и когда бывал в ярости, слышались ему громкие звуки и в нос ударяли резкие запахи, а когда бывал в тоске, почти никаких запахов не чувствовал и даже не слышал, что ему говорят. Тоска или ярость налетали на Эйнара сначала чуть ли не каждые сутки, потом все реже, и было непонятно, чем они вызываются. Это случалось и утром, и днем, и вечером, в солнечную и в пасмурную погоду, при ветре и в безветрие, в лунные и безлунные вечера.

Однажды Эйнару приснился сон. Они с Кальвом охотятся в лесу и набредают на хижину, в которой крепко спят двое мужчин. Рядом висят две волчьи шкуры. Эйнар и Кальв из любопытства надевают на себя эти шкуры и тотчас превращаются в волков. Они выскакивают из хижины и мчатся через лес, убивая и пожирая все, что им попадается на пути, и прямо-таки пылая яростью.

Проснувшись, Эйнар услышал, как на дальнем выгоне звенят колокольчики, и почувствовал резкий запах крови. Запах шел из хлева. Эйнар туда направился и увидел, что у одной из овец перерезано горло. Можно было подумать, что вновь объявился волк или другой хищник. Но двери в хлев были заперты с обеих сторон, никаких дыр ни в стенах, ни в кровле Эйнар не обнаружил; к тому же тело овцы оставалось нетронутым.

Похожий сон приснился Эйнару через несколько дней. Напарником Эйнара в этот раз был не Кальв, а Логи, и Эйнар во сне никого не успел убить, потому что как только он догнал лань, он тут же проснулся. И вот, он проснулся и видит, что стоит он в хлеву, держит за уши овцу и, задрав ей голову, похоже, собирается зубами перегрызть ей горло.

Эйнар овцу отпустил. Ярость быстро сменилась тоской, от которой Эйнар не мог избавиться весь следующий день.

Больше ему такие сны не снились. Может быть потому, что Эйнар с тех пор перед сном либо выпивал немного свежей крови – если в тот день резали какое-нибудь животное, – либо жевал запекшуюся кровь – он стал сохранять ее для себя после каждого забоя.

К этому вдобавок Эйнар теперь следил за своим настроением, и стоило ему почувствовать первые признаки тоски или возбуждения, он начинал избегать людей, уходил либо на фьорд, либо в горы и там бродил, пока дух его не возвращался в нормальное состояние.

Домашние животные теперь от него шарахались. Собаки скулили и поджимали хвосты. Но это случалось нечасто и лишь тогда, когда, почувствовав недомогание, Эйнар не успевал вовремя уйти со двора или находился на выгоне среди коз и овец.