Бесовская банда

– Еще какой! И оперся в борьбе с бандитами на блатную публику. Мол, сколько можно честным ворам терпеть таких нелюдей, которые детей убивают. Тогда время такое было, революционное, полное невероятных коллизий. Помню, демонстрация с митингом в Ростове прошла из воров, которые раскаялись и приняли советскую власть. В общем, объявили общенародный поход на кровавый бандитизм. И так лихо у нас все пошло, что на той сходке в Нахичеване бандиты голосованием список утвердили – кого из милиционеров и угрозыска мочить будут в первую очередь, а кого во вторую. Художников на первом месте был.

– И что? – Апухтина заинтриговала картина царившего побоища. – Похоже, руки у них коротки оказались.

– Били мы их по этим рукам больно. Хотя заместителя Художникова достала вражья пуля. Но ответка себя ждать не заставила – бандитов тоже тогда штабелями стали укладывать. Боевой розыск у нас подобрался. Какие у нас учителя были! Невойта – тоже армейский особист и тоже из бывших воров. Он самых опасных бандитов лично перестрелял. Мышанский – вообще несгибаемый человек. Ему всего двадцать лет было, когда стал начальником ЧК в станице Морозовской. А как там вспыхнул мятеж, и местный ревком решил в полном составе переметнуться к подходящим к станице белым, так уложил их всех из револьвера, сжег все важные документы и бежал. Он, кстати, и самую отпетую часть банды Медика уничтожил. На пассажирском пароходе «Феликс Дзержинский» четверо налетчиков хотели кассу взять, которая там перевозилась. А перед этим в корабельном ресторане гудели, всех посетителей разогнав. Мышанский зашел туда и всех их с парабеллума методично загасил – те даже пискнуть не успели.

– Лихо, – с уважением произнес Апухтин.

– Да, времена были. Тогда мы у бандитов охоту форсить и прыть свою обезьянью в городах показывать прочно отбили. А вон как выходит – затаилось это каиново племя, расползлось по всему краю. И даже со своими блатными теперь не водятся. Но повадок своих кровавых не утратили. Сложно их ловить таких, прячущихся да опасливых.

– Военные методы в сыске в прошлое уходят, – отметил Апухтин. – С каждым годом все больше наука и анализ будут работать.

– Устареваем, хочешь сказать? – хмыкнул Васильев.

– Да нет. Доброго нагана да кавалеристского наскока тоже никто не отменял. Каждому преступлению – свой ключик… Или лом…

Глава 19 1927 год

Бекетов выбрал самую большую свечу. Поставил ее напротив храмовой иконы святого мученика Гордия и принялся истово креститься. Этого ему показалось мало. Тогда он встал на колени. Ударился лбом о пол. И только после этого немножко отпустило.

Он вышел из церкви относительно умиротворенный и увидел Кугеля, прохаживающегося, скрестив руки на груди, перед церковной оградой и явно скучающего.

В станицу Лепехинская они приехали к местному скупщику краденого. На последнем деле у скользкого мужичка, представившегося овцеводом, взяли золотые часы и позолоченный массивный портсигар с вензелем и короной. Это никак не могли быть его личные вещи. Судя по всему, он их сам где-то украл или какого нэпмана в укромном уголке зажал, а то и к праотцам отправил. Но это неважно. Важно, что теперь вещи были у них. И скупщик сразу же купил все оптом. Выйдя из его дома, Бекетов увидел голубую праздничную и, главное, действующую церковь с золотым куполом. И что-то его как подтолкнуло, он просто не мог пройти мимо.

– Ну, все поклоны отбил? – с насмешкой спросил Кугель.

– Тебе бы тоже не мешало, ваше благородь, – огрызнулся Бекетов. – Аль ты нехристь?

– Да поболее твоего верую. Ибо знаю – Бог есть. И на мне столько всего, что он меня никогда не простит.

– Бог разбойника всегда простит, – буркнул Бекетов.

– Мечтай! – нервно хохотнул Кугель. – Нет, не простит. А тогда чего к нему ходить, просить, унижаться? Вот придет мой смертный час – тогда и поговорим.

– И все же свечу поставить надобно.

– Зачем? – не понял Кугель, поправив воротник пальто.

– Уважить надо. Потому что кто он. И кто мы…

– Ну да, мы православные. Рабы Божьи.

– Правду говоришь.

– Только я не раб! – с вызовом произнес Кугель.

– А кто ж ты тогда будешь?

– Я дух мятежный.

– Чаво? – уставился на подельника Бекетов.

– Тебе, темная душа, не понять.

Бекетов с подозрением посмотрел на Кугеля. И сплюнул на землю.

У него самого отношения с Богом были сложные и какие-то неустойчивые. А порой просто конъюнктурные. То на него накатывал душащий ужас, и он бил поклоны, умоляя о прощении грешной души, ставил свечи в церкви. То ругал Господа за все свои неурядицы. Иногда проклинал. Презирал. А порой вообще не признавал, решив для себя, что коммунисты правы и никакого Бога на самом деле нет, а значит, некому и приглядывать за грешниками. Да и такого понятия, как грех, нет. Но все же чаще он признавал его существование. И еще полагал, что Бог его любит. А тех, кого душегуб убивал, – не любит. Иначе почему Гордей Бекетов жив, а они мертвы?

Бекетов еще раз перекрестился на купол. И они отправились к станции, чтобы успеть на ближайший поезд. Но дальше их ждали неожиданные приключения с далеко идущими последствиями.