Беспечные ездоки, бешеные быки

Семья переезжала из города в город и Фрэнсис постоянно оказывался в классе новичком, а из-за своего девчачьего имени и объектом насмешек. Кожа да кости, неуклюжий, с ямочкой на подбородке, да ещё лопоухий и в очках, Фрэнсис, и правда, внешне был довольно невзрачным подростком. Сравнивая себя с Икабодом Крейном [75], он страшно комплексовал по поводу внешности, вбив себе в голову глупость о каком-то отклонении в физическом развитии. «В школу я ходил без очков, а лицо старался прикрывать — я очень стеснялся своей нижней губы, — вспоминает Фрэнсис. — А мать мне неустанно напоминала, чтобы я облизывал губы, надеясь, что они хоть немного «похудеют».

В возрасте восьми или девяти лет, семья тогда жила в Джамейке [76], в Куинсе, Фрэнсиса разбил детский паралич — полиомиелит. Почти год, находясь в условиях карантина, он не вставал с постели — у него были парализованы ноги. Эта болезнь в те годы считалась смертельно опасной, так что навестить Фрэнсиса никто не мог, даже если бы и захотел это сделать. Талиа помнит, как друзья старались обходить улицу, где они жили. «Ребята напрочь исчезли из моей жизни, — вспоминает Фрэнсис. — Я не видел никого года полтора». Семья была в ужасе. «Помню, как плакали отец и мать. Раньше я никогда не видел своего отца в слезах. А попытка встать на ноги стала для меня настоящим потрясением — я не смог устоять. Родители отправили меня в больницу Джамейки. Детей там было столько, что кровати стояли в три ряда до потолка даже в коридорах и в ванных комнатах. Врач сказал мне: «Крепись, молодой человек, ты ведь настоящий солдат, привыкай к тому, что ходить ты больше не сможешь».

Фрэнсис выздоровел, хотя прежняя ловкость к нему так и не вернулась. Одна нога у него стала короче другой, а это в его представлении было клеймо на всю жизнь. Рассказывает Фрэнсис: «Решение заняться кинематографом во многом стало реакцией на изоляцию. Я уже не мог активно заниматься спортом и потянулся к театру, потому что театром, как и спортом, можно было заниматься после школы, а значит, тоже с кем-то дружить и ходить на вечеринки».

В конце 50-х Коппола окончил колледж Хофстра [77] и поступил в Школу кинематографии при Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. В 1963 году по собственному сценарию он снял в Ирландии «Безумие 13». Продюсером картины был Кормен. Уже тогда, задолго до того, как идеи 60-х овладеют массами, однокашники по университету были возмущены его позицией. «Меня окрестили ренегатом, потому что я соглашался идти на компромисс, — замечает Коппола. Как-то на площадке он встретил знакомую своего друга художницу Элеонору Нейл, специалиста по гобеленам. Шатенка с пробором посередине и бледным лицом, да и в целом с внешностью, выдававшей в ней потомка первых поселенцев, на хиппи Элеонора походила не слишком, но при этом обожала носить куртку Эйзенхауэра [78], бусы и длинные юбки немыслимых расцветок, например, в сочетании лилового и оранжевого. В ней было как раз то, чего не хватало Фрэнсису. Скажем, вдвоём они смотрелись точно так, как белоснежно-фарфоровая Полли Платт выглядела на фоне оливкового загара Богдановича. Коппола пригласил её в качестве художника-постановщика. Он был на три года моложе. В феврале 1963 года они поженились.

В том же году продюсер Рей Старк нанял 24-летнего Копполу для переработки сценария фильма «Отражения в голубом глазу». В результате Фрэнсис сразу стал постоянным драматургом компании «Севен артс», работая над такими сценариями как «Предназначено на слом» и «Горит ли Париж?». Молодой человек был полон идей и мечтаний, которые, правда, носили весьма противоречивый характер, что станет характерным для всей его последующей карьеры в кинематографе. Он вполне определённо хотел работать в рамках устоявшейся системы. «Приход к власти совсем не обязательно должен сопровождаться вызовом её институтам. Главная задача — занять своё место в системе, и лишь потом оппонировать и в результате — перехитрить, — излагал своё кредо режиссёр. — Осмотрелся, а далее — вперёд, отбросив всякую щепетильность».