Бесплодные земли

— Но оно не прошло. — Роланд поднял руку с челюстью. — Если все мои воспоминания о Джейке ложные — а я знаю, что так и есть, — тогда почему она у меня? Я взял ее, чтобы заменить ту, другую, которую выкинул — а ту, что я выкинул, я нашел в подвале, на дорожной станции, — но я-то знаю, что не спускался в подвал! И не разговаривал с Демоном! Я ушел со станции один. Взял только воду и больше ничего!

— Роланд, послушай меня. — Эдди вдруг посерьезнел. — Если кость, что сейчас у тебя в руках, ты взял на станции, тогда дело другое. Но разве не может быть так, что все это было галлюцинацией: дорожная станция, мальчик и Говорящий Демон, — и в таком случае, возможно, ты забрал челюсть Уолтера, потому что…

— Это не было галлюцинацией. — Роланд поднял на них глаза, светлые, словно выцветшие голубые глаза испытанного солдата, и вдруг сделал то, чего ни Сюзанна, ни Эдди никак от него не ожидали… Эдди мог бы поклясться, что Роланд и сам до последней секунды не думал, что он это сделает.

Он бросил челюсть в огонь.

17

Первое мгновение она просто лежала посреди костра — выбеленная реликвия, оскаленная в призрачной полуухмылке. Потом неожиданно вспыхнула алым — ослепительный красный свет залил поляну. Эдди с Сюзанной вскрикнули одновременно, прикрывая руками глаза, чтоб защитить их от обжигающе яркой вспышки.

Челюсть стала меняться. Не плавиться в пламени, а меняться. Зубы, торчавшие вкривь и вкось, как покосившиеся надгробия, стали сближаться. Мягкий изгиб верхней дуги распрямился и резко укоротился, как будто ввалившись.

Руки Эдди безвольно упали на колени. Затаив дыхание, он не отрываясь смотрел на кость, которая не была уже костью. Зубы ее превратились в три перевернутые буквы V. Та, что посередине, была чуть больше, чем две по краям. И вдруг Эдди увидел, во что кость тщится превратиться, точно так же, как он разглядел рогатку, сокрытую в отростке на пне.

Это был ключ.

Запомни, как он выглядит, запомни форму, пронеслась в голове Эдди лихорадочная мысль. Ты должен запомнить. Должен.

Он отчаянно вглядывался в костер. Три V, средняя — больше и глубже, чем две по краям. Три зубца… тот, что ближе к внешнему краю, имеет завиток, напоминающий обуженную строчную букву S…

А потом форма в пламени изменилась снова. Кость, которая стала подобием ключа, как бы поглотила сама себя, представ в виде полураспустившегося бутона с сияющими лепестками, темными и бархатистыми, словно безлунная летняя полночь. На мгновение Эдди увидел розу — торжествующую алую розу, которая могла расцвести на рассвете самого первого в мире дня, — образец бездонной, неувядающей красоты, неподвластной времени. Глаза его жадно смотрели на это чудо, а сердце раскрылось ему навстречу. Как будто вся жизнь на свете и вся любовь восстали внезапно из мертвой кости — в этом пламени, что победно воссияло в своей первозданной дерзости, утверждая: отчаяние — это мираж, смерть — это просто сон.

Роза! — Мысли Эдди неслись, обгоняя друг друга. — Сначала — ключ, потом — роза! Открой глаза и смотри! Так начинается путь к Темной Башне!

Неожиданно треск огня превратился в какой-то натужный кашель. Взметнулся сноп искр. Сюзанна вскрикнула и подалась назад, сбивая с платья оранжевые крупинки. Пламя могучим потоком рванулось к звездному небу. Эдди не шелохнулся. Он сидел, поглощенный видением, завороженный, попав в самую колыбель чуда, великолепного и ужасающего, не замечая искр, плящущих у него на коже. И тут пламя потухло. Все стало как прежде.

Ни кости.

Ни ключа.

Ни розы.

Помни, сказал он себе. Помни розу… и форму ключа.

Сюзанна рыдала от ужаса и потрясения, но Эдди не сразу ее успокоил: сначала, пока не забыл, поднял прутик и вывел дрожащей рукой на сырой земле:

18

— Ты зачем это сделал? — спросила наконец Сюзанна. — Ради Бога, зачем… и что это было вообще?

Прошло пятнадцать минут. Костер почти догорел; разбросанные угольки либо были растоптаны, либо погасли сами. Эдди молча сидел, обнимая жену; Сюзанна тихонько сидела рядом, прислонившись спиной к его груди. Роланд улегся на бок и, подтянув колени к груди, уныло смотрел на оранжево-красные угольки. Как понял Эдди, ни Сюзанна, ни Роланд не видели, как кость изменялась в огне. Они видели только, как она раскалилась в пламени, а Роланд еще видел, как она взорвалась (или, скорее, лопнула, провалившись в себя? Эдди воспринял это именно так), и ничего больше. По крайней мере так думал Эдди. Роланд, случалось, хранил непроницаемое молчание и ни с кем не делился своими соображениями, переваривая все в себе. И тогда из него нельзя было вытянуть ни слова. Эдди знал это по горькому опыту. Сначала он хотел рассказать им, что видел — или думал, что видел, — но, как следует поразмыслив, решил пока промолчать. Пока.

От самой кости вообще ничего не осталось — даже осколочка.