Бесплодные земли

– Сегодня тетрадок нет, – ответил Джейк. Он вышел из кладовки, взял содовую и пошел в гостиную. Включив телевизор, он рассеянно уставился на экран, а голоса тем временем спорили, и на поверхность продолжали подниматься все новые и новые воспоминания о пыльном чужом мире.

– 7 -

К великой радости Джейка, ни мать, ни отец не заметили, что с ним что-то неладно, – отец, тот вообще вернулся домой только к половине десятого. В десять мальчик отправился в постель и лежал в темноте без сна, слушая звуки большого города за окном: визг тормозов, гудки, вой сирен.

"Ты умер."

"Фиг-то. Я здесь, в кровати, целый и невредимый."

"Ничего не значит. Ты умер, ты же знаешь."

Самое ужасное заключалось в том, что Джейк знал и то, и другое.

"Не знаю, которому из вас верить, но больше я так не могу. Поэтому уймитесь оба. Хватит спорить, оставьте меня в покое. Ладно? Ну пожалуйста".

Но голоса не желали – видимо, не могли– уняться. Джейку пришло в голову, что следует сейчас жевстать и открыть дверь туалета. Чужой мир – там, за ней. Там постоялый двор, и вторая половинка его "я" – тоже там, скорчилась в конюшне под ветхой попоной, старается заснуть и недоумевает, что же, черт побери, произошло.

"Я могу объяснить ему, что,– взволнованно подумал Джейк. Он откинул покрывала, внезапно поняв, что дверь рядом с книжным шкафом ведет не в туалет, а в мир, который пахнет зноем, полынью и ужасом в пригоршне праха; в мир, осененный сейчас крылом ночи. – Могу, но объяснять не придется… потому что я буду внем… я буду им!"

С трудом сдерживая радостный смех, он стремглав кинулся через погруженную во тьму комнату, распахнул дверь настежь и…

И увидел знакомый туалет. На стене – плакат в рамке, Марвин Гэй, на кафельном полу – полоски света и тени, повторяющие очертания жалюзи.

Джейк долго стоял на пороге, пытаясь справиться с разочарованием. Оно никак не проходило. И было горьким.

Горьким.

– 8 -

Следующие три недели протянулись в его памяти угрюмой полосой разоренных, загубленных земель – бесплодных земель из кошмара; пустыней, в которой ни мира не сыщешь, ни роздыха, ни избавленья от боли. Словно беспомощный пленник, в бессильном отчаянии следящий за разграблением некогда подвластного ему города, Джейк наблюдал за тем, как его разум теряет устойчивость под беспрестанно усиливающимся натиском призрачных голосов и воспоминаний. Наконец в фантомном бытии мальчика настал миг, когда человек по имени Роланд позволил ему сорваться в пропасть под горами, и Джейк понадеялся, что теперь-то память перестанет нанизывать миражи – но ничуть не бывало. Круг замкнулся; она принялась прокручивать воспоминания об иной жизни заново, как магнитофон, запрограммированный повторять одну и ту же запись до тех пор, пока не сломается или кто-нибудь не придет и не вырубит его.

Страшный внутренний раскол углублялся, и восприятие Джейком своей более-менее реальной жизни нью-йоркского мальчишки делалось все более обрывочным. Он припоминал, что ходил в школу, в выходные – в кино, а в воскресенье на прошлой (или на позапрошлой?) неделе – с родителями в ресторан, не то на поздний завтрак, не то на ранний обед, но все это вспоминалось ему, как переболевшему малярией вспоминается самый тяжелый и мрачный период болезни: люди обращались в бесплотные тени, голоса сливались в нестройный хор, дробясь эхом, и даже простейшее дело – съесть сэндвич или купить кока-колу в автомате в спортзале – превращалось в преодоление. Все эти три недели Джейк продирался сквозь сумбур горланящих голосов и двоящихся воспоминаний. Навязчивый интерес мальчика к всевозможным дверям рос; надежда на то, что за одной из них может лежать мир стрелка, никак не умирала окончательно. Что, впрочем, было не так уж странно, поскольку это была его единственная надежда.

Однако сегодня игра закончилась. Все равно, реального шанса на победу у него никогда не было. Сегодня он сдался. Сбежал с уроков. Понурив голову, Джейк как автомат брел по тротуару, а ноги сами несли его по расчертившим город на клетки улицам на восток. Он понятия не имел ни о том, куда идет, ни о том, что будет делать, когда придет туда.

– 9 -

Около девяти часов это безрадостное оцепенение нарушилось, и Джейк мало-помалу стал замечать, что творится вокруг. Он стоял на пересечении Лексингтон-авеню с Пятьдесят шестой улицей, тщетно пытаясь вспомнить, как очутился здесь. Мальчик в первый раз заметил, что утро стоит великолепнейшее. День выдался во сто крат лучше славного погожего денька седьмого мая (дня, когда Джейка постигло безумие) – быть может, это и был тот самый день, когда весна, оглядевшись, вдруг видит стоящее неподалеку лето – сильное, красивое, с дерзкой самоуверенной усмешкой на загорелом лице. Ярко сияло солнце, отражаясь от стеклянных стен зданий делового района, тень каждого пешехода была черной и четкой. В безупречно синем чистом небе белели редкие островки пухлых кучевых облаков.