Беспокойные дали

Во внутреннем дворе давно покинутого монастыря, в центре квадратной площади, мощенной плитами, располагалось массивное кубическое каменное сооружение арочного типа, увенчанное невысоким серебристым куполом. Внутри на низком алтаре покоилась тесаная из камня чаша. Из неё с тревожным, постоянно меняющимся в тональности гулом под своды храма вырывалось пламя. По периметру площади размещались каменные кельи некогда обитавших здесь послушников. Эти давно заброшенные и осыпавшиеся кельи черными провалами глазниц безучастно взирали на рвущийся из-под земли огонь.

Было пасмурно, тихо и тревожно. Оранжево-багровые языки, рожденные в глубинах земли, совершали свой магический танец. Огонь то плавно покачивался, издавая протяжные заунывные звуки, то вдруг взвихрялся в дикой пляске шамана, порождая глухие сардонические вопли. Эхо искажало рожденные огнем звуки, образуя леденящую душу какофонию хохота, улюлюканья, скрежета металла и человеческих стонов.

Мама поднялась на паперть, прислонилась к холодному камню арки и застыла, завороженная огнем.

— Слушай Андрей, — не оборачиваясь и не отрывая взгляда от огня, неожиданно сказала она, — похорони меня рядом с бабушкой. Там есть местечко.

— Ты что? — удивленно оборвал её Андрей. — Чего это тебя вдруг понесло в загробный мир?

Но мать, не слушая сына, продолжила:

— Вещи после моей смерти не выбрасывай. Тебе они, конечно, ни к чему, так отдай родственникам. Глядишь, какая ни есть, а память обо мне будет.

— Мать! — почти заорал Андрей.— Прекрати!

Она обернулась. Лицо её было грустное, торжественно-строгое. Две слезинки медленно ползли по щекам. Она их не вытирала

— Ну, чего ты испугался? Умирать, как и жить нужно спокойно, без паники и суеты.

Пристально посмотрела на него, повернулась и решительно пошла к выходу.

Больше они к этому разговору не возвращались. Все оставшиеся до отъезда дни мама была по-прежнему жизнерадостной, энергичной и веселой. Андрей же, вспоминая Сураханы, торопливо прогонял возникавшее тревожное предчувствие, убеждая себя, что тогда у неё был мимолетный нервный срыв, навеянный огнем, угрюмостью храма и ненастной погодой.

…Уже в который раз Платонов машинально перечитывал полупропечатнанный текст на сером телеграфном бланке: «Срочно приезжай, мама тяжело больна Лидия Петровна».

За окном в весенних лучах нежилось безмятежное море. Первая зелень, вызывающе яркая и нарядная, слепила глаза. Из распахнутых балконных дверей соседних домов вырывались на улицу праздничные разговоры, веселая музыка, смех. А в душе Андрея при каждом новом прочтении телеграммы, усиливалось до пронзительной боли ощущение неотвратимо надвигавшейся беды…

Из аэропорта позвонил домой. Трубку взяла тетя Клава — старшая мамина сестра. Жила она в Зарайске. Видел он её всего дважды: в детстве, когда приезжала в гости и несколько лет назад, когда оказался в командировке в Москве. Тогда мама настояла, чтобы он непременно заглянул к ней в Зарайск.

«И тетя Клава уже здесь» — с тревогой отметил Андрей.

Тетя Клава, словно испугавшись звонка, суетливо прошептала в трубку: «Перезвони по другому номеру!»

Негнущимися от волнения пальцами он набрал указанный номер. Ответила соседка, врач Лидия Петровна:

— Андрюша, у мамы инсульт. Второй. Она парализована, но в сознании. Всё слышит и понимает, но говорить и реагировать руками не может. Поэтому, пожалуйста, при ней не расспрашивай о болезни, и вообще поменьше всяких вопросов. Для неё сейчас главное покой и минимум волнений.

…Она лежала на тахте, укрытая шотландским пледом в крупную черно-зеленую клетку. Увидев вошедшего сына, виновато улыбнулась.

Поборов в душе охвативший ужас, Андрей бросился к ней. Обнял. Стал нежно гладить жесткие волосы, бледные в синих жилках руки. Она смотрела на него отрешенно, без удивления, словно его внезапное появление было само собой разумеющимся.

Тетя Клава пошла хлопотать на кухню. Лидия Петровна, тактично удалилась к себе. Они остались вдвоем. Мама задремала или, может быть, сделала вид, что задремала. Оглушительно тикал будильник. «Словно крышку гроба заколачивают», — кольнуло внутри. Андрей схватил часы и, не зная, что с ними делать, растерянно повертел в руках. Увидел у порога свою раскрытую дорожную сумку и лихорадочно засунул будильник туда…

— Андрюша! — тихо позвала мать.

Он обернулся. Мама смотрела на него и рукой делала знак, чтобы подошел.

— Ну и чего это ты надумала болеть? — подсев на краешек тахты, торопливо начал выговаривать Андрей. — Скоро лето. Приедешь в Баку. Закатимся мы с тобой, как прошлый раз, в Жемчужину, а потом куда — нибудь рванем, например, в Шемаху, в горы, к древним мавзолеям. Там изумительный воздух, отменный виноград и великолепно готовят долму. Попробуем знаменитые шемахинские вина …

Мать внимательно вслушивалась в его сбивчивую речь, словно старалась запомнить каждый звук, каждую интонацию, каждый оттенок голоса. Потом взяла его руку. Прижала к щеке: