Беспокойные

Чувствуя на себе взгляд Питера, Деминь снова открыл шкафчик. Достал альбом, который только что держал в руках, – Are You Experienced Джими Хендрикса: слова глядели с психоделической усмешкой, у букв будто бы выросли пальцы и ноги. На обложке был черный человек с двумя белыми.

– Держи за края. Поверхность царапать нельзя. – Питер поднял крышку граммофона, Деминь положил диск, тот медленно закрутился, и с решительным треском опустилась игла.

Питер одним круговым движением выкрутил звук. Потом раздались вступительные ноты. Музыка заполнила комнату цветом, вдарила с улыбкой. Деминь завис над динамиком. Питер повернул ручку громкости еще, и они замерли, упиваясь звуком.

– Что… – Кэй стояла с ключами от машины в открытой двери, и Деминь почувствовал, как по дому струится сквозняк, словно его обдували гитары. – Ну очень громко, – сказала она.

Питер сделал потише и, когда Кэй вышла, сказал Деминю: «Твоя мама не ценит музыку, как мы с тобой».

Деминь слушал Are You Experienced после школы в старых наушниках Питера – пухлых, серебряных, с завивающимся черным проводом, лежа на полу гостиной. Он считал удары сердца в короткие паузы между песнями, смаковал сладкий зуд, когда игла падала и из-за занавески выглядывала мелодия. Пластинка была солиднее, но в то же время более хрупкой, чем компакт-диски. Пластинку полагалось беречь, ее круговые царапины были таинственным языком, необъяснимой татуировкой. Деминь ходил по коридорам школы Риджборо, пока в голове кружили бешеными петлями тексты: «Hey Joe, where you going with that gun in your hand?» Он переводил слова на фучжоуский и посмеивался, когда на него глазели одноклассники. Он повторил строчку на мандаринском, когда мимо прошли восьмиклассники, и те переглянулись и сказали: «Что за?» Наушники поставляли образы и ноты прямиком в кровеносную систему. От натянутого напора барабанов привставал член.

Как же он скучал без музыки, как по ней изнывал! Город был одной сплошной песней – яркой, бесконечно переливающейся, неохватным танцевальным миксом из бита автобусов, барабанов поездов и стереодвижения, а в Риджборо ее отсутствие било по ушам; пока он не нашел пластинки, он включал в комнате маленькие радиочасы и подставлял к окну, чтобы поймать слабый сигнал со станции, где играли трескучую техно-музыку, или с той, откуда раздавалась испанская музыка, но прием был пунктирным, песни то и дело обрывались. В Риджборо не хватало звука на яркие цвета – только на слабые, самые расплывчатые.

Питер подарил ему маленькие наушники-капельки и записал пару дисков. Кэй отдала свой старый дискман и пачку батареек. Деминь предпочитал старые наушники Питера, потому что они надежнее отгораживали от мира. В паре с саундтреком безликие улицы и огромные деревья становились смехотворными, а сам он – экшен-героем, а не брошенным мальчиком, и планета Риджборо взрывалась. Платиновые цветы морфировали в скачущие линии и танцующие треугольники, электрически-синие барабаны перемежали шоколадные басы, приправленные липкой оранжевой гитарой, бирюзовым вокалом, взбитым в густую маслянистую глазурь. Он слушал и переслушивал, слушал и переслушивал. Шагая по Оук-стрит, он закрывал глаза и представлял, что он в городе с матерью. Она была похожа на него, он – на нее, они – на всех остальных, кого видели на улицах и в поездах. В городе он был просто еще одним ребенком. Он даже не подозревал, как это изматывает – бросаться в глаза.

На следующий день он вернулся домой, думая, что там, как обычно, никого не будет, но, открыв дверь, услышал голоса. Перед телевизором в гостиной сидела Кэй, макала яблочные дольки в банку арахисового масла. По телевизору шла мыльная опера – женщина бранила девушку перед окном, выходившим на пляж.

– Телевизор препятствует умственному развитию, – сказал Деминь. Это он подцепил от Питера и Кэй.

– Хоть кто-то меня слушает. Я сегодня не выдержала и сбежала пораньше. Только никому не говори. – Кэй похлопала по дивану. – Сейчас узнают, что они замужем за одним и тем же человеком. Посмотри со мной. Поешь яблоко с арахисовым маслом. Вместе замедлим умственное развитие и побудем безмозглыми идиотами.

Деминь пристроился рядом, наслаждаясь шумом. Лихие клавишные в рекламе чистящих средств омывали его радужными волнами. Диван был клетчатым, лесного зеленого цвета, его подушки – гладкими и блестящими.

– Как в школе?

– Хорошо.

– Хочу поговорить с миссис Лампкин, чтобы тебя подтянули по математике. Давай после ужина вместе сделаем твою домашнюю работу.

– Ненавижу математику, – сказал Деминь.

– Она не такая уж сложная. Я знаю, что ты можешь справиться. Надо просто перешагнуть мысленный барьер, который говорит: «Ненавижу математику. У меня ничего не получится».

– Но я ее ненавижу и у меня ничего не получается.

Кэй просунула в банку яблоко, соскребая арахисовое масло с пластмассовых стенок.