Беспокойные

Когда ты был маленьким – умещался на одной подушке, – я не выносила расставания с тобой, жаждала соприкоснуться с тобой кожей. Город казался грубым и громким для ребенка, и я хотела защитить тебя от улиц, укрыть тебя от опасностей. Хотела я этого и сейчас. Хотела дать тебе шансы, которыми не воспользовалась сама. Показать, что необязательно сидеть на одном месте.

В небе появились полоски света. Я лежала в полудреме и проснулась от веса Леона рядом. Я прильнула к его плечу, вся прижалась, и он погладил меня по спине.

– Спи. Уже поздно.

– Если бы мы оба работали в ресторане, мы бы каждую ночь ложились вместе, каждое утро вместе просыпались.

– Мм, – сказал он.

– Ты не хочешь со мной ехать?

– Я не могу бросить сестру. Она – моя семья.

– Пусть Вивиан и Майкл едут с нами.

– Она не хочет уезжать из Нью-Йорка.

– Откуда знаешь? Может, хочет, а ты и не знаешь.

– Она мне сегодня звонила. Думала, я уеду, не сказав ей. Я не понял, о чем она.

– Я тоже не понимаю.

– Ты сказала Деминю, что мы переезжаем во Флориду. Я на это не соглашался. А он, конечно, рассказал Майклу, Майкл испугался и рассказал Вивиан, и она позвонила мне. Она так расстроилась.

– Я не говорила Деминю, что мы переезжаем.

Он прижал палец к моим губам.

– Тише. Разбудишь мальчиков.

Я оттолкнула его руку.

– Сам тише.

– Ты хочешь забрать сына, но чего хочет он сам?

– Деминь еще ребенок, не ему решать.

Леон фыркнул:

– Это мать должна жертвовать всем ради сына, а не наоборот.

– Забери эти слова назад. – Этот мужчина, с которым я спала несколько лет, этот мужчина, за которого я должна была выйти, – он совсем меня не знал. – Забери сейчас же.

Мать должна расшибиться в лепешку ради детей, а Леона можно звать йи ба только за то, что он несколько дней в неделю смотрит с тобой телевизор. Если он покупал тебе дешевую игрушку, Вивиан ворковала: «Какой заботливый», – а когда он водил тебя в парк, соседи делали комплименты, что он такой хороший папочка. Но никто не звал меня хорошей мамочкой, когда всё это делала я. И теперь Леон винил меня в том, что я захотела лучшей жизни?

Я ударила ребром ладони по кровати, с силой.

– Думаешь, я не люблю своего сына? Иди в жопу.

Ты буркнул во сне. Леон притянул меня и вывел из спальни.

Мы сидели за кухонным столом и шептались, пока Вивиан спала на диване.

– Она тебе никогда не нравилась, – сказал он.

– Вивиан? Конечно, она мне нравится. Она моя сестра.

– Ты хотела, чтобы она приняла тебя без вопросов.

– А это что, плохо?

Леон смотрел с таким видом, будто осознавал неприятную истину.

– Я была новенькая, – сказала я. – А у вас были вы.

Мы сидели так близко, что я чувствовала его дыхание на лице, теплое и кислое. Он не смотрел мне в глаза, даже в темноте.

– Иногда ты не самый хороший человек. Тебя никто не заботит.

– Я забочусь о тебе. Забочусь о Демине, и Майкле, и Вивиан.

– Ты хочешь во Флориду только ради себя самой. Не ради меня или Деминя. Ты всегда живешь ради себя.

– Нет же, ты всё неправильно понял.

В другом конце комнаты всхрапнула Вивиан, а в спальне спал и видел сны ты, может, о Могучих Рейнджерах, а может, это уже было прошлогодним увлечением. За шторами силилось подняться солнце, и я сказала, что не поеду. Я останусь в Нью-Йорке с ним и Вивиан. Я забуду о Флориде. Но тепло Леона не вернулось, а его мнение обо мне словно уже нельзя было поменять.

Сколько раз в следующие годы я возвращалась в эту ночь: придумывала другое развитие событий, представляла себя с Леоном за столом, а на следующий день вместо того, чтобы идти на работу, оставалась дома и забирала тебя из школы, водила есть пончики с чаем. Диди получит грин-карту, рано или поздно получу и я.

Но всё было не так. Я пошла на работу. В четверг в «Привет, красотка» был постоянный поток клиентов, чтобы освежить маникюр к будущим выходным, чтобы смыть потрескавшийся лак и наложить новый слой. Некоторые женщины спорили из-за цвета так, словно выбирали имя ребенка, тогда как другие приходили, уже зная, какой оттенок хотят, – такой же красный, как у подруги, такой же бронзовый, как у актрисы на фотографии в журнале. Хрупким кончикам придавали треугольную форму, ноги, от которых пахло, как от скисшего молока, отмачивали и скоблили. Мозоли – жесткие и затвердевшие, как наросты на древесной коре, – стирали, мертвую кожу счищали.

После двух маникюров-педикюров и одного маникюра следующая клиентка тоже просила только маникюр. Она выбрала фиолетовый лак и протянула руки, готовая к обслуживанию. Она жевала жвачку – ее губы двигались под слоем коричневой помады.

Базовое покрытие, первый слой. Я пыталась поймать взгляд клиентки. Голые ногти были тонкими и желтыми – признак слишком частых маникюров. Я закончила с правым мизинцем и завернула флакончик, радуясь, что меня не уломали на удаление усов, как других девушек. Включила сушилку для рук, показала клиентке. «Пусть высохнет, окей, потом второй слой», – сказала я по-английски.