Беспокойные

Не только карточные столы и автоматы, но и наши жизни. Мы жили так, словно всё еще оставались крестьянами, которым запрещено менять работу или переезжать на новое место, но всё это время можно было играть и выигрывать.

Он нажал мне на нос. Морщины у его губ углубились.

– Ты напилась, Звездочка.

Он сверкнул своей щербинкой между зубов, я куснула его за мочку, и пол пошатнулся. Я и забыла, как сильно его люблю. Как я могла забыть, почему я такая серьезная, о чем мне было переживать? Я выйду за него. Он для меня больше чем хорош.

Он взял меня за плечи.

– Тебе бы прилечь.

– Не пойдешь со мной?

Леон посмотрел на деньги в руках.

– Ну ладно, иди поиграй. – Я ущипнула его за локоть. – Но скорее возвращайся, чтобы побыть со мной.

– Ай, – сказал он, подскочив.

Я схватила его за задницу.

– Торопись.

Он ушел от меня по коридору – пятясь, посылая смачные воздушные поцелуи.

Дома мы спали лицами в разные стороны, изредка чмокая друг друга в щеку. Прошли месяцы с тех пор, как мы занимались сексом, но вместо фрустрации я ничего не чувствовала и ничего не хотела – будто переросла это желание. Только изредка я вспоминала о том, как было, когда я только переехала к Леону. Когда вы с Майклом уходили в школу, а Вивиан принимала в душ, мы бегали в спальню. Стоя, с силой упираясь руками в стену, с рукой Леона на бедре, с его пальцами у меня во рту. Но с тех пор как я увидела Цин, я стала замечать красавчиков в метро, на улице.

В номере, поднявшись из казино, я шлепнулась на кровать и позвонила в квартиру. Ты ответил.

– Что делаешь?

– Смотрю телевизор.

– Веди себя хорошо и слушайся Вивиан. Я завтра вернусь и что-нибудь тебе привезу.

Ты ответил по-английски:

– Подарок? Я люблю подарки.

– Уж я-то знаю.

С кружащейся от впечатлений и алкоголя головой я закопалась в одеяла и поплыла среди картин о своих волосах, завитых в сложной пене кудрей, как у Диди, о Леоне в пиджаке и галстуке. Деньги, которые он выиграет, помогут заплатить и по долгу, и за свадебный банкет – богаче, чем у Диди и Квана.

Диди ходила на курсы английского в школе в Мидтауне. Она рассказывала, какие у нее хорошие учителя, как много она узнаёт. Ее учитель опубликовал брошюру с сочинениями своих лучших учеников, и она приносила в салон белую листовку и показывала нам статью на первой странице. «Смотрите, я публикующийся автор». Пока она читала вслух – абзац, как они с Кваном навещали сестру в Бостоне, – вокруг собрались все маникюрщицы. Диди ошиблась в одном слове – написала wake вместо woke, но там было и много слов, которых я не знала.

Я отставала. Я представляла Леона с травмой, как он не может работать, как он поедает чипсы в майке наподобие мужа Рокки, пока я работаю на сменах все длинней и длинней, чтобы расплатиться по счетам врача. Я перекатилась с одной стороны огромной кровати на другую, потом скатилась на пол, свернувшись у ножек стула. Поднялась, схватила куртку и выбрела на настил набережной. Пока я уходила от отеля, под ногами скрипели деревянные доски.

Больше десяти лет с тех пор, как я приехала в Нью-Йорк, я не покидала город. Ездила в Квинс, Бруклин и на Стейтен-Айленд, на пляжи и в парки, добиралась на метро и автобусах во все пять боро, но до этого момента не выходила за городские границы, хотя меня ничто не останавливало, кроме расплывчатого страха перед внешним миром, шепчущихся предостережений о том, что тебя заберет полиция, депортирует. Но переживать было не о чем. Чем дальше я уходила от отеля, тем темнее становилось, и, когда я подняла взгляд, я видела звезды – намного больше, чем помнила, заливающие небо светом. В городе звезд не видно, но здесь они были – всё еще яркие и бьющиеся. Гремели и гулко отдавались вокруг меня океанские волны, где-то за набережной, – далекий соленый запах. Минцзян.

Я обняла ступнями расшатанную и приподнятую доску. Существовала целая страна, мир. Другая жизнь, которой я должна жить, которая лучше всего этого. Возвращаясь, я почувствовала старого друга: щепотка свободы, перчинка возможностей. Я стала слишком покорной, смиренной.

Я вернулась в отель и поднялась в номер, надеясь, что Леон уже пришел и мы уснем вместе в огромной кровати. Я не хотела видеть его в казино, приниженного шумом и красками, задушенного своей старой коричневой курткой. Но кровать была такой же, как я ее оставила, – простыни смяты, одеяло наполовину скинуто. Ни следа Леона. Я разделась и натянула одеяло, уже не пьяная, и заснула за минуту.

Утро. Через шторы пробивалось солнце, Леон был в постели.

– Звездочка, – сказал он. – Прости.

Я протерла глаза, номер пришел в фокус. Было так тихо. Как странно было просыпаться без тебя.

– Сколько времени?

– Сперва я выиграл так много – ты не поверишь. Пять тысяч долларов!

– Пять тысяч?

– Надо было на этом остановиться.

– Но ты не остановился.

– Так. Я должен тебе признаться. Я взял и твои деньги.

– Какие деньги?

– Триста восемьдесят долларов из твоего кошелька. Я вернулся в номер, но ты спала, а я был на кураже.

– Это же деньги для ростовщика.

– Я пожадничал. Был уверен, что отыграюсь.

Казалось, что мои глаза плавают в каше.

– Как ты мог?