Беспощадная бойня Восточного фронта

Солнце опускалось, когда мы в полумраке подошли к большой деревне, которая раскинулась вокруг разрушенной церкви из красных кирпичей. Длинные ряды домов тянулись от холма к болотистой долине. Ручьи протекали около пастбищ. Эта деревня называлась Милеево, цель нашего марша. Здесь только что была отражена атака русских. Мы должны были взять следующие деревни, объединить части, занимавшие позиции на юге и севере, и удерживать захваченные рубежи.

Уставшие после марша, мы завалились спать, выставив только небольшое охранение. Мы не знали, что русские только этой ночью ушли с другого края деревни.

С утра начались боевые действия.

Наши подразделения продвигались вперед к маленькой деревне Панов, расположенной на востоке от Милеево. Рано утром начался бой без предварительной подготовки с огня тяжелой артиллерии.[40] Мы защищали наши фланги, продвигаясь вместе со своими противотанковыми орудиями.

Редкий огонь русской артиллерии накрывал деревню и предполье. Мы спрятались за домами. Шел редкий дождь, я играл с котенком, слушал дальние залпы орудий и стрекот пулеметов до тех пор, пока не поступил приказ к наступлению.

Чтобы не подвергать лошадей опасности, мы тащили орудие и четыре ящика снарядов на руках. Незаметно подошли к поляне и пересекли ручей. Вода налилась в наши сапоги. Дальше пришлось поднимать орудие в гору на руках.

Мы не успели преодолеть еще и половины холма, как на нас обрушился минометный огонь, который заставил нас остановиться и залечь в яму среди посевов. Мы слушали, как рвались снаряды и гранаты. Я рассматривал тонкие усики в колосках пшеницы, колеблющихся на солнце.

Наконец обстрел прекратился, и мы потащили орудия дальше. Как только снова начиналась стрельба, мы искали укрытие среди лугов, потом снова вставали и продолжали свой путь. Так мы достигли предварительной цели. Белые сигнальные ракеты поднимались из леса. Это были наши подразделения, готовые к наступлению.

Через несколько минут они устремились из леса. Приказ был выполнен. Русские открыли беспорядочный огонь из винтовок и побежали, а мы начали стрелять по отступающему противнику.

Теперь надо было изменить дислокацию, и мы стали тянуть пушки вниз через болото, а потом снова поднимать их на крутой склон. Колеса опускались в жижу до осей, а мы, стоя по колено в воде, тянули орудия дальше.

Мы разрешали себе сделать только короткую передышку, а затем лезли с орудиями дальше в гору. В конце концов заняли позицию в 400 метрах от залегших русских.

Под нашим огнем они начали беспорядочное отступление. Мы с нашим тяжелым грузом не могли поспеть за ними и отстали, но продолжали стрельбу осколочными снарядами по убегающему противнику. Оставив боеприпасы на холме, потащили орудия дальше к Милеево.

Руки ослабли, колени подкашивались, но мы не имели возможности отдохнуть даже на минуту. Пулеметный огонь преследовал нас, пули свистели вокруг, разрывая землю у наших ног. Первого номера из нашего расчета ранило в голову. Он ползал по земле, с лицом, искаженным от ужаса и боли. Второго номера ранило передо мной. Мы поднимались среди трупов и бежали не оглядываясь. Поблизости упал еще один солдат. Он кричал, схватившись за бедро, и ползал по земле, пока не замер на месте. Четвертого солдата пуля ударила прямо в грудь. Он захрапел, упал и больше не двигался. Все это происходило рядом со мной и лишь машинально отражалось в моем сознании. Пули пробили полы моей шинели и голенище сапога. Русские повернули и стали приближаться к нам. Из последних сил мы продолжали тащить орудие, цепляясь за спицы колес, в то время как кровь стучала в висках и неистово билось сердце. Мы даже не успели испугаться, продолжая тянуть свои пушки.

Тут привели наших лошадей с передками.[41] Мы закрепили лафеты оставшихся орудий на передки и в диком галопе помчались в деревню.

Там мы поставили две своих пушки на боевые позиции и, смертельно уставшие, опустились на траву. С трудом хватали воздух, пот высыхал на наших искаженных лицах, образуя соленые корки, руки и ноги окончательно обессилели. Теперь в наших глазах уже застыл ужас. Вспыхивали и танцевали какие-то картины последних часов выхода из боя. Мы стали вспоминать имена погибших. Я пребывал где-то между сном и бодрствованием и все же ясно представлял себе все, от чего мне только чудом удалось остаться в живых.

Я не чувствовал от этого никакой радости, всякая воля к жизни потеряла свою силу, душа воспринимала происходящее чисто механически, и лишь где-то внутри оставался бледный снимок, словно воспроизведенный фотокамерой. Силы оставили меня.