Беспощадная бойня Восточного фронта

Рано утром мы заняли позицию в разрушенной церкви Милеева. Бои бушевали невдалеке от нас. Русская артиллерия расстреливала кучи кирпичей, цемента и пыли — все, что осталось от церкви. Осколки падали вокруг, легкие забивала воздушная масса от пролетающих снарядов. Но мы остались живы. Сражение продолжалось еще четыре дня. Атака русской пехоты, сопровождаемой танками, потерпела неудачу. Наши войска бомбили позиции русских. Затем воцарилось спокойствие. Фронт стабилизировался, наши позиции были заново укреплены оставшимися орудиями.

Мы подошли к южной окраине Милеева. Поблизости у ручья нашли хороший, чистый дом в богатом саду и остановились там. Перед нами раскинулся луг с одинокими деревьями — ольхой и тополями, — примкнувший к лесу. Соседей у нас не было, и только опорные пункты разведчиков отделяли от врага.

Мы вели веселую и беззаботную жизнь, отдыхая после упорных боев. Зарезали корову, ловили и варили кур, жарили картофель, готовили салат из огурцов, ели свежую морковь и играли в карты. После короткого дождя началась тропическая жара. Целыми днями мы обнаженными лежали у ручья. Ночью нас мучили блохи и клопы. Без сна долго валялись на скамьях в жаркой избе, непрерывно чесались и выходили наконец спать под открытым небом, до тех пор пока не просыпались от холода в утреннем тумане, искусанные комарами. Мухи садились на наш хлеб, и лишь с трудом удавалось от них отбиться.

Гроза смягчала свинцовую атмосферу. Густой туман вечером скрывал окружающие поля и рассеивался только в полумраке. Мы выставляли караул, когда снаряды начинали пролетать со свистом над нами и разрываться на безлюдном пространстве.

Этими ночами каждый дымок напоминал мне об опасности и новых приключениях, как будто бы меня встряхивал повышенный электрический заряд той жизни, которая могла иметь место только на войне. Как самый пьяный праздник и самые смелые поступки в мирное время придавали блеск жизни, влияло на меня и колдовство смерти. Она была хорошо знакома мне. Это был ценнейший подарок, фантом, из которого я вырос, как из плодоносящей земли. Он работал во мне и формировал меня как скульптор из мягкого воска. Он давал смысл и присваивал имя вещам, укреплял настоящее, рассеивал ложь и очищал душу от отбросов. И не пугал меня. Я не убегал от него и в то же время никогда так усердно и горячо не любил свою жизнь.

Когда вечерняя заря угасала, горизонт все еще пылал от многочисленных пожаров. Горели деревни, оставляя после себя обугленное дерево и пепел. Люди уходили на запад, угоняли скот или резали его, урожай сжигали. Все разрушали, подготавливая страну к нашему отступлению. Улицы и дороги вокруг Милеева минировали, мосты и дома готовили к подрыву. Мы ожидали приказа к отходу.

Ночью шумел дождь, а к утру поднималось из тумана солнце. Его зной сжигал все вокруг. Последний день в Милеево. Я мечтал о летнем отдыхе на море, вспоминал мое прощание с возлюбленной.

Моя участь оказалась благоприятной. Мне была подарена жизнь, и теперь я тосковал о наступающих приключениях.

Я был к ним готов.

Осенняя поездка (1943).

Мы беззвучно шагали в ночь, только колеса грузовиков скрипели на песке, ржали лошади да скрипели сверчки. Туман опустился на поля и пастбища, поблескивали звезды в легких облачках, полная луна погружала дома, кусты и деревья в молочный свет. Пламя горевших на горизонте деревень отражалось в облаках. Отступление началось.[43]

Мы шли и шли. Вдали за нами гремели взрывы. Это подрывали мосты. Милеево горело. Позади, за нейтральной полосой, оставалась пустота. Мы дошли до шоссе и готовились к сопротивлению. С нашими легкими орудиями нас выдвинули в арьергард. Росистыми лугами мы быстро шли на запад, навстречу пожарам, уставшие, дрожа от холода на ночном ветру. Но скоро от быстрого марша пот выступил у нас на лбах.

Миновали сгоревшую деревню Квастовичи.[44] Вымершие улицы, обугленные брусья лежали на песке. Собака лаяла на луну. Печи пристально смотрели на нас из пепла, как привидения. Выморочные лошади носились во мраке.

Среди дымящихся догорающих пожаров появились наши полевые кухни. Тусклый жар из разрушенных печей, поваленные стены, обожженный кустарник. Запах гари стоял в воздухе, на землю опускался тонкий слой пепла.

Мы закусывали и снова отправлялись в путь. Глаза застилались, и мы держались за борта грузовиков, опирались на лафеты орудий. Дорога шла в гору.

На краю плодового сада остановились. Под древними буковыми деревьями поставили орудия, но заснуть не смогли. На востоке пылал пожар горевшего Милеева. На севере виднелись загадочные мрачные леса. Перед нами в темноте — руины опустошенной деревни. Стены, печи, изгороди поднимались над тлеющей древесиной. Разрушение и смерть отмечали наш путь, наше бегство.