Беспощадная бойня Восточного фронта

Это была маска, а подлинная трагедия задевала нас за живое, влияла на нашу судьбу, которая неуклонно шла к развязке. Я пытался не травить свою душу. Но внутреннее благородство и вера в красоту жизни постепенно исчезали. Бесчувственность, которую я пытался привить в себе в противовес страхам, ужасу и безумию, подавляла нежные порывы, еще остававшиеся в моей душе, лишала меня надежды, надламывала веру в людей и любовь к ним, превращала сердце в камень. Я был на пороге гибели и высмеивал сам себя.

Я часто предавался безграничной печали. Копалея в мусоре своей молодости и разочаровывался, так как не мог разжечь пепел своего существования новым огнем. Я искоренял воспоминания о море, о музыке и поэзии, забывал даже свое имя, сохраняя только свою улыбающуюся маску. Но такого забвения хватало ненадолго. Я уже не верил ни в свои звезды, ни в своего Бога. Как потерпевший крушение, я был выброшен на пустынный морской берег. Бесконечность отделяла меня от прошлого, и я не мог перешагнуть через мост, который приблизил бы меня к нему.

Пожелтевшие луга, сухие леса и холмы замолкли. Я не понимал их языка. Время от времени меня охватывала дикая тоска, и я боялся, что мои раны уже никогда не удастся залечить. Меня ждал не рай, а ад. И никаких других приключений, кроме как моего пребывания на нейтральной полосе, не приходилось ожидать.

Ничего нового не происходило. Все возвращалось на свои места: смерть, бегство, марши, страх, горе, надежды и уединение, равнины и леса. Лучи солнца и туман так же часто возвращались на землю, как и моя жизнь снова и снова, как по спирали, подходила все к тому же пункту. Пустота и насыщенность чередовались как приливы и отливы на море. В начале и в конце нам не светило ничего.

Ничего не имело смысла: ни война, ни мир. Свобода оставалась только мечтой, вдохновляла только надежда на возвращение домой. Человечество продолжало танцевать между работой и куском хлеба, да разве еще хоровод призраков крутился вокруг золотого теленка. Мы презирали людей, которые оставались на родине и не испытывали страха смерти. Те же опасности, которым мы каждодневно подвергались, имели свой плюс, так как делали нашу жизнь особенно ценной. Это гордость отчаяния.

Меня терзала мысль, что я воевал против людей, к которым не испытывал чувства ненависти, в которых никогда не видел врагов. Они были близки мне, как братья, а я исполнял чью-то волю, как покорный монах, служа чужим идолам. И при этом мое усердие вознаграждалось. Но наши действия и наше терпение никак не возвышало нас. Бог руководил нами, играл нашими судьбами, и мы должны были довольствоваться тем, что оставались пешками в чужой игре.

Однако мир велик. Ничто — ни плохое, ни хорошее — в нем не исчезало. Но жизнь во время войны напоминала всего лишь иллюзию, и человек существовал в ней всего лишь в ожидании своей гибели.

Таким образом, я весь состоял из противоречий, пытался примирить различные толкования происходящего, скатываясь во тьму и неизвестность.

Из леса мы вышли без боя. Как только взошла луна, уже продолжали свой безнадежный путь. Было холодно. Туман опустился на луга, из леса, словно из каких-то пещер, дул ветер. Сигнальные ракеты арьергарда освещали нам дорогу, но мы все равно заблудились в тумане. Из долин с журчащими ручьями, пашен и густых кустарников мы стремились выбраться на холмы, чтобы найти лесную дорогу, и наконец нашли ее. Она вывела нас на шоссе.

Русские летчики сбрасывали осветительные ракеты. Мы заметили бы наши отступающие части, но ничего не видали перед глазами. Не только мы, но и наши лошади смертельно устали. Мы, видимо, здорово отстали. Только ночь разделяла нас пока с врагом. Вокруг все было тихо. Мы внимательно вслушивались в эту тишину. Мне показалось, что откуда-то издали доносится колокольный звон и тихая музыка. Меня, словно дымкой, окутывала эта ночь, таинственные звуки наполняли до краев и вновь устремлялись в этот замолкнувший мир. Мои товарищи не слышали ничего.

Подошли к взорванному мосту. Понукая лошадей, перевели их через ручей, сами перетащили орудия и буквально на руках буксовавшие машины. Мина, заложенная нашими саперами, подорвала водителя, лошадь и одно орудие. Но нас это уже не волновало. Мы знали, что на нас никто больше и не рассчитывал. Оставленные в одиночестве, мы быстро миновали нейтральную полосу и ускоряли шаг до тех пор, пока не отказали ноги.

Нас остановил минометный огонь, но мы не стали атаковать русских. Собрали последние силы и проскочили со своими лошадьми через этот град из железа, земли и нагромождения ветвей. Так мы дошли до последнего моста.

Объятые ужасом солдаты махали нам руками, показывая, что надо повернуть обратно. Запальный шнур уже горел, и никто не решался его потушить. Мы быстро развернулись и вместе с лошадьми и машинами с криками бросились к окопам. Взрывная волна засыпала нас осколками и кусками глины, легкие наполнились чадом, а лошади бросились бежать. Но никто не пострадал.