Беспощадная бойня Восточного фронта

Таким образом, я спасал себя, создав иллюзию космической и человеческой необходимости войны в полумраке моей души. Утром в день Пасхи я, пе­чальный солдат с разбитой душой, гулял в парке с расцветающими крокусами, фонтанами, вдыхая аромат дождя и слушая пение дрозда. И предался воспоминаниям. Мне мерещились красота молодо­сти, дружба, любовь. Я путешествовал по морю. Мимо меня на экране моей души скользили кадры мучительно-прекрасного фильма. Я вел долгие раз­говоры и пил вино. Я много писал, читал и все же не находил для себя никакого пути.

Когда я вернулся домой25, меня не оставляло чувство, что я живу где-то в перерыве между путе­шествиями. Так счастливо и беззаботно я жил и был благодарен своей участи, помиловавшей меня. И в то же время во мне все время росла тоска по Рос­сии.

Таким образом, я готов был вновь отправиться в путь, как только поступит приказ. Я был солдатом, й прежде чем все прелести свободы и мира открылись бы для меня снова, я мог мыслить только как сол­дат, и не должен был иметь собственного мнения.

ПУТЕШЕСТВИЕ В РОССИЮ Поездка на восток

С добрыми предчувствия­ми я начинал свою поездку на восток26, рассматри­вая ее как приключение, в котором я играл трагико­мическую роль. Война и русский поход больше не пугали меня. Поскольку я все равно ничего не мог изменить, эта поездка не огорчала меня. Я просто спокойно ждал, что еще предпримут со мной могу­щественные власти.

Когда мы подъехали к русской границе, я был поражен, увидев после суровой белой зимы цвету­щий зеленый роскошный ландшафт Украины. Как в какой-то чудесной идиллии лежали многочисленные деревья у холмов. На лугах сохло сено, но до сбора урожая было еще далеко. Вишни пока не цвели, да и зелени было маловато.

Мы вели цыганский образ жизни. Всюду, где по­езд останавливался, товарные вагоны, железнодо­рожные пути, вокзалы образовывали наш мир. Мы ехали в хорошем пассажирском вагоне, высыпались на его полках. Вагон стал нашей второй родиной. Рассуждали о поэзии и музыке, уровне жизни и сво­боде воли и отмечали маленькие праздники своим вином.

Вновь и вновь мимо окон вагона пробегали хол­мы и бесконечные поля, небольшие пятна лесных полос показывались крайне редко. Мы видели плен­ных, работавших на железнодорожных путях. Было и много красивых женщин, которые ворочали здесь камни и таскали шпалы. Эти сцены мучительно на­поминали нам мрачное время нашего пребывания на фронте. Но в общем-то мы рассматривали наше путешествие скорей как развлекательную поездку с многочисленными пикниками, удивляясь красоте пробегающего мимо мира, покачиваясь на полках вагона.

Таганрог. Я сидел у окна и писал. Остальные мои спутники спали. Я один бодрствовал в вагоне, внимательно прислушиваясь к их храпу и стонам.

За окнами вагона лил дождь. Женщины шли по мосту, какой-то старик просил хлеба. Странная от­чужденная жизнь проходила в утреннем полумраке мимо меня.

Чем дальше на восток, тем меньше становилось холмов. Я ощущал себя под чужим небом в далекой стране, в предчувствии смерти, в полном одиноче­стве, только с Богом и самим собой. Ландшафт на­вевал на меня какую-то печальную задумчивость, хотя за окнами вагона все было прекрасно. Насту­пило лето, земля оделась в зеленый убор, небо бы­ло голубое, повсюду цвели мак, рапс и вика.

Когда мы проезжали города, я оценивал их ар­хитектурную и культурную ценность. Но больше чем природа и архитектура меня занимали планы нашей страны о построении здесь нового мирового поряд­ка. Русская земля чем-то сковывала меня. Она была как видение. Поля были покрыты сорняками, посе­вы не убраны. Россия за это время не изменилась. Незаметно струился песок в ее песочных часах. Земля, подчиняясь закону сезонных перемен, рас­цветала, покрываясь летом свежей, сочной зеле­нью, загоралась огнем по мере наступления осени и навевала скуку в период дождей. Зима закутывала почву в снег, мороз крепчал и слабел с уходом с не­бес луны. Однако поля, холмы и леса никогда не из­меняли своего лица.

Человек был здесь чужим, всего лишь гостем. Он мог лишь пахать черную землю, растить и уби­рать урожай. И так целые столетия. Он не жил ду­шой этой страны, ее красотой и богатством. Он не в своем деревенском доме, не в чистом поле и лесу, не в бедности и скуке степей, северных болот и дев­ственных лесов, ни в гигантских городах не находил своего убежища, а жил как бы на мосту между не­бом и адом, в отъезде и возвращении. В страдани­ях, тоске и готовности ко всему проходила его не­долгая жизнь и из поколения в поколение формиро­валась его личность.