Беспощадная бойня Восточного фронта

Речь не идет об общем осуждении всего поко­ления, а о роли некоторых личностей и организаций в этой войне. Ясно, что для отделения зерен от пле­вел надо брать за основу такой фактор, как закон­ность, которая и определяет поведение человека в тоталитарных системах и тотальной войне. И вме­сте с тем возникает вопрос: имел ли одиночка аль­тернативу участия в преступлениях этой войны? Су­ды вермахта вынесли 30 ООО смертных приговоров, большую часть против дезертиров. 15 ООО было при­ведено в исполнение. «Человек стал приравненным к кусочку стали. Для властей это был только один винтик из общей массы, только единица, способная носить оружие, послушное тело служителя маши­ны, — сетует несчастный солдат Вольфзангер. — Мы не хотели этого. Но мы уповали больше на слу­чай в бою, надеялись на смерть, которая будет одобрена законом». Тем, которые рисковал своей жизнью ради «смерти, одобренной законом», на много столетий было отказано в признании.

«Для нас, солдат, даже и речи не шло о каких-то колебаниях и переживаниях, — вспоминает в по­следнее десятилетие послевоенного года журна­лист Ханс-Адольф Якобсен, бывший лейтенант вер­махта. — Больше занимали проблемы семьи, страх за нее. Все другое было уже вторичным». Якобсен вспоминает многочисленные истории из быта сво­его подразделения, которые напоминают и другие книги ветеранов вермахта, появившиеся в середине девяностых годов. Он цитировал их высказывания во вступлении к своей книге. Такие, например: «Мы на передовых позициях смело исполняли свой по­четный долг. Вели борьбу с противником так, как нам, солдатам, было это приказано. Но за нами проходили карательные колонны Гитлера, и за это мы не несем никакой ответственности». Попытки разделить ответственность за войну, возложив ее на солдатский долг, а не на национал-социалистов, продолжаются до сих пор. Они не соответствуют объективному положению дел и основываются на субъективных воспоминаниях, которые зачастую искажают историю.

«Если мы попытаемся найти общую связь по­литики и методов ведения войны, — пишет далее Якобсен, — мы — и я в том числе — должны будем подтвердить, что являлись соучастниками преступ­ления (...), хотели того или нет, но прикрывали дей­ствия зондеркоманд СС».

Игнац Бубис, ныне покойный президент глав­ного еврейского совета Германии, вспоминал че­рез полвека эпизод из своей жизни. В 1942 году он жил в гетто Деблин на Висле: «Когда в конце сен­тября это гетто прикрыли и всех евреев выгнали, летчики немецкой авиации стреляли в убегающих. Они, правда, непосредственно не участвовали в расстрелах в пределах гетто — этим занимались СД, СС и отряды полиции, — однако делали все для того, чтобы евреи не могли убежать. Были и такие солдаты, которые втихаря совали нам хлеб или си­гареты. Позднее, когда нас отправили работать на авиационную базу, были и офицеры, стремившиеся нам помочь. Втайне от СС через вновь пригоняемых на базу на принудительный труд рабочих передава­ли нам некоторые продукты. И поддерживали нас таким образом до июля 1944 года. Но это были только единицы».

По этому отрывку из книги Бубиса можно су­дить и о причинах двойственности суждений в во­енных записках Вольфзангера. Как солдат вермах­та, он не возражает против убийств мирных жите­лей. Но есть у него и другая правда. Вольфзангер презирает систему, которая заставила его слепо следовать приказам. Война разрушала его жизнь, в то время как он был готов разрушать жизни других. Это субъективная диалектика противоречит слиш­ком простому выводу об ответственности Вольф­зангера за соучастии в преступлении.