Беспощадная толерантность

В течение недели пацаны отрывались по полной: пили все бухло подряд, курили, лизали и нюхали всю дурь, что могли найти, били морды всем, кто попадался под руку, и обеспечивали межпланетные половые контакты со всеми, на кого хватало сил. В последнем преуспели особенно, перепробовав все, о чем только может мечтать нормальный пацан: и худеньких, и толстеньких, и молоденьких, и стареньких, и по двое-трое, и по шестеро-семеро, и в воде, и в автобусе, и на крыше отелей, и посреди пешеходного перехода… Все было дозволено, абсолютно все.

«Наши законы и религиозные верования обязывают нас быть бесконечно толерантными к любым вашим потребностям и пожеланиям», — выучил наизусть Стасик и время от времени повторял, как скороговорку.

На восьмой день, когда ничего, кроме воды, в рот уже не лезло, а перетруженные болты невозможно было поднять и домкратом, пацаны слегка взгрустнули. Сидели молча в шикарном номере, размышляли о вечном. Кулак задумчиво бросал в дверку длинный узкий клинок — его когда-то научил этому кореш, прошедший спецназ. Бросал хорошо, Стасик аж загляделся. Клинок входил в дверь чуть ли не по самую рукоять. К сожалению, следов на двери не оставалось — все дырки затягивались сразу же после того, как Кулак вынимал нож.

— Пацаны, у меня идея одна есть, — сказал Длинный, приподнявшись на диване. Когда он так говорил, Стасик мгновенно чувствовал подъем сил — фантазия у Длинного была что надо.

— Так вот, пацаны, вы знаете, кто такой Зигмунд Телль?

Пацаны помотали головами.

— Деревенщина… Короче, жил такой крендель то ли в Италии, то ли в Польше… В Средние века, короче. Психотерапевтом работал. Он просек тему, что все траблы в голове из детства идут. И решил, значит, из детей своих нормальных пацанов сделать, четких и дерзких, чтоб по жизни не ссались от страха: ставил их в ряд, на голову каждому клал яблоко, а потом шмалял из лука. И сбивал яблоки — так, что у самих детей ни один волосок не задевался.

— Зачетный перец, — признался Стасик. Кулак посмотрел на свой нож.

— Ага, — сказал Длинный, — щас мы тебя, Кулак, и проверим, какой из тебя Зигмунд Телль получится… Зови коридорного. Вот только с яблоками у нас не очень. Ага, тут клубника со вчера осталась. Млин, вся в сливках… Ну ниче, сойдет.

Длинный достал из-под кровати коробочку с местным аналогом клубники — черной, сморщенной, но по вкусу — не отличишь от земной. Стал придирчиво выбирать отдельные ягоды. Потом взглянул на Кулака, тот неловко мялся у входа.

— Че стоим, кого ждем? — поинтересовался Длинный.

— Дык я это… А если ему по черепушке попаду? — недоуменно промямлил Кулак.

— Эх, тряпка, — укоризненно сказал Длинный и нажал кнопку вызова обслуги.

— Здравствуйте, меня зовут Ниди, чем я могу вам помочь? — донесся из динамика в стене сладкий голосок. Стасик вспомнил, как пищала вчера эта Ниди, когда он жарил ее на подоконнике, и на душе сразу полегчало.

— Скажи-ка нам, киска. Если мы в процессе удовлетворения наших потребностей в метании ножа причиним… э… некоторый вред сотруднику отеля… мы понесем какое-то наказание?

На секунду в динамике замолчали, затем все тот же голос ответил:

— Разумеется, никакого наказания вы не понесете. Вы вправе лишить жизни любого гражданина Геронии, если это входит в ваши желания или потребности. Исключения составляют граждане Геронии, имеющие отношение к административным, научным или творческим кругам, а также те, члены семьи которых уже лишались жизни насильственным образом в течение последних тридцати лет.

— Короче, чикса, — разозлился Длинный, — пришли сюда кого-нибудь, кто не принадлежит к этим… кругам. Кого можно шлепнуть, если че…

Какой-то незнакомый холодок пробежал по спине Стасика. Пробежал — и тут же исчез.

— Выпьем, что ли, для бодрости, — предложил он. Кулак с Длинным согласились, наполнили бокалы, через отвращение выпили. Вроде полегчало.

В номер вошел коридорный — улыбка до ушей, «чем могу помочь» прям-таки на лбу выгравировано.

— Здорово, крендель, — поприветствовал его Длинный, — становись-ка вот сюда. Хочешь для храбрости? — Он предложил геронийцу стакан с мутной фиолетовой жидкостью, которая в меню значилась как «бренди». Коридорный помотал головой и встал спиной к двери. Длинный положил на его макушку «клубничину», предварительно оттерев ее от сливок. Коридорный стоял неподвижно и все с тем же радостным видом — что твой верный пес, ждущий приказаний.

— Ну, — сказал Длинный, отходя от двери и любуясь композицией, — давай, Кулак, покажи этим терпилам, как у нас нормальные пацаны отдыхают…

Кулак сосредоточенно засопел. Оценил расстояние до цели, подкинул клинок, отвел руку назад и метнул.

Стасик зачем-то зажмурил глаза.

Сначала он услышал сочный хлюпающий звук, будто арбуз разрезают. Потом было несколько секунд тишины. А потом раздался спокойный, даже равнодушный голос Длинного:

— Пичалька…

Стасик разжал веки и посмотрел на дверь.