Читаем Беспозвоночные в мифологии, фольклоре и искусстве полностью

О бабочке и пчеле вспоминает этот поэт и позднее в "Летнем вечере". А в его же стихотворении "Узник к мотыльку, влетевшему в его темницу" есть такие слова:

Увы! Денницы милой свет До сводов сих не достигает;

В сей бездне ужас обитает,

Веселья здесь и следу нет.

Душа весь мир в тебе узрела,

Надежда ясная влетела В темницу к узнику с тобой

(там же, с. 131).

*** Бабочкам посвящено еще много стихотворений, из которых особенно хорош "Мотылек" Л.Н. Модзалевского (1837-1896):

Расскажи, мотылек,

Как живешь ты, дружок?

Как тебе не устать День-деньской все порхать?

"Я живу средь лугов В блеске летнего дня;

Ароматы цветов - Вот вся пища моя!

Но короток мой век - Он не более дня,

Будь же добр, человек,

И не трогай меня!". [12]

Летняя бабочка вдруг закружилась над лампой полночной: Каждому хочется ввысь вознестись над фортуной непрочной. Летняя бабочка вдруг пожелала ожить в декабре,

Не разглагольствуя, не помышляя о Зле и Добре.

Может быть, это не бабочка вовсе, а ангел небесный Кружит и кружит по комнате тесной с надеждой чудесной: Разве случайно его пребывание в нашей глуши,

Если не видятся в нем очертания вашей души?

(Булат Окуджава, 1996, с. 355).

*** О бабочках и других насекомых пишет также Г. Гейне (т. 2, с. 10):

Как страстно в розу влюблен мотылек,

Кружит и порхает вокруг;

А солнечный луч в мотылька влюблен,

Золотой неотступный друг.

А роза, в кого влюблена она?

*** На этот вопрос отвечает В. Брюсов (1955, т. 2, с. 46) "Мотылек и Роза":

Шептала Мотыльку застенчивая Роза:

"О милый мой!

Не схожи мы судьбой: я вечно здесь, как греза,

Ты надо мной!

Друг друга любим мы; моя земная доля Тебе близка;

И часто кажется, что на просторе поля Мы — два цветка!

Но я прикована, а ветерка дыханье Тебя влечет,

И тщетно я хочу струить благоуханье На твой полет.

Вспорхнув, ты радостно уносишься над лугом

В лазурный день!

А я слежу, как здесь меня обходит кругом Моя же тень!

То улетаешь ты, то близко; то со мною,

То в небесах.

И я покорно жду, но с каждою зарею Я вся в слезах!

О царь мой! чтоб могли мы оба, без усилья,

Дышать, любя, -

Прильни к земле, как я, иль дай мне тоже крылья,

Как у тебя!"

*** В другом стихотворении Брюсов сравнивает себя с летящим на свет мотыльком:

Я — мотылек ночной. Послушно Кружусь над яркостью свечи.

Сияет пламя равнодушно,

Но так ласкательны лучи.

Я этой лаской не обманут,

Я знаю гибель наизусть, - Но крылья биться не устанут,

С усладой повторяю: пусть!

Вот все невыносимей жгучесть,

Тесней и опьяненней круг,

Так явно неизбежна участь;

Но в паданьи захвачен дух.

Хочу упиться смертью знойной,

Изведать сладости огня.

Еще один полет нестройный - И пламя обовьет меня. [13]

Под непрерывный грохот аммонала Весенними лучами озарен Уже летел, раскинув опахала, Огромный, как ракета, махаон. Сиятельный и пышный самозванец, Он, как светило, вздрагивал и плыл,

И вслед ему неслась толпа созданьиц, Подвесив тельца меж лазурных крыл. Кузнечики, согретые лучами, Отщелкивали в воздухе часы,

Тяжелый жук, летающий скачками, Влачил, как шлейф, гигантские усы.

И сотни тварей на своей свирели Однообразный поднимали вой,

Ползли, толклись, метались, пили, ели, Вились, как столб, над самой головой. И в куполе звенящих насекомых, Среди болот и неподвижных мхов,

С вершины сопок, зноем опаленных, Вздымался мир невиданных цветов.

Есть хор цветов, неуловимый ухом,

Концерт тюльпанов и квартет лилей,

Быть может, только бабочкам и мухам Он слышан ночью посреди полей.

(с. 142-143). [14]

изо рта которой тянулась блестящая шелковая нить. Лошадиная шкура приросла к телу девушки и снять ее она уже не могла.

Так Цань-шень превратилась в шелкопряда (вернее, в его гусеницу). Она преподнесла изготовленные ею нити Небесному Владыке Хуану-ди. Из них была сделана ткань тонкая и легкая как небесные облака. Эта ткань так понравилась Лэй-цзу, супруге Хуана-ди, что она стала разводить шелкопрядов, и шелководство приобрела широкое распространение. А сама Цань-шень стала богиней шелководства (Юань Кэ, 1987). Из этой истории мы узнаем, как возник первый шелкопряд, но о происхождении тех шелкопрядов, которых стала разводить Лэй-цзу, в ней ничего не сказано. Да и то обстоятельство, что из шелковичных червей впоследствии развиваются бабочки, по-видимому, было сочтено не заслуживающим упоминания.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология