Ах, Алекс… Больно вспоминать, как в июне я наивно мечтала о его сильных руках. На любовь судьба нам времени не оставила. А секс без любви — ежедневная пытка, как ни заставляй себя быть счастливой. Я признательна ему, благодарна за то, что так сложилось. И страшно злюсь. Можно улыбаться через силу, врать себе, но настоящие чувства не спрятать.
Я раскладываю на столе остатки пряжи. На браслет уйдет еще несколько дней. До субботы успею: я хочу отдать браслет перед тем, как поедем на кладбище. В крайнем случае, доплету ночами на кухне, пока Алекс будет спать. Если он вообще о нем помнит. Безделушка. И я до сих пор не знаю, кто его ему подарил…
Вечером, как хорошая жена, я кормлю его ужином из трех блюд.
Я постаралась — надо его задобрить, прежде чем начну. Я давно уяснила, с мужчинами надо говорить, когда они в хорошем настроении. Лучше после секса… Но до этого далеко, а промашка не настолько серьезная. Можно и после ужина.
— Алекс, кажется, я совершила ошибку, — говорю я, когда он закончил ужин и одним глотком допил рубиновое вино. Он подозрительно смотрит на меня, и я опускаю глаза. — Я позвонила подруге и попросила ее сходить к нам домой. Она исчезла.
Он молчит — обдумывает.
А мне страшно, что он решит. То ли отголоски прошлого, где ошибки жестоко карались, то ли я все еще боюсь его. Постель — это хорошо, но как человека я знаю его плохо.
— Давно?
— Вчера.
— Зачем? Я же сказал: сам разберусь, — Алекс раздражен. — Больше никому не звонила? Няне?
У меня колет сердце. Няне я тоже звонила, но номер не обслуживался. Я решила, она с Толей, должен ведь кто-то заботиться о Полине. Лицо Алекса вызвало всплеск тревоги. Интуиция заорала: он что-то скрывает!
— Что-то не так с няней?
— Отдай телефон, — говорит он, сам встает, роется в моей сумке и забирает трубку. Роется в исходящих, лицо разглаживается, когда Алекс видит, что больше я ничего не натворила. — Ника, еще раз. Не вмешивайся.
Он стоит напротив, качает рукой с зажатым телефоном. Так сильно давит, что пальцы скрипят. Алекс в бешенстве… В страхе я опускаю голову, вдоль позвоночника бегут холодные мурашки. Прямо по шрамам. Алекс частично их видит через воротник.
— Телефон я оставляю тебе. Но никому из прошлого ты больше звонить не будешь.
— Не буду, — соглашаюсь я.
Со стуком он кладет трубку на стол и проходит мимо. Наливает в бокал еще вина. Алекс отходчивый — еще злится, но уже не на меня.
— Алекс… Пожалуйста, скажи, что с няней?
Он пьет вино.
Затем наполняет второй бокал и пододвигает мне.
— Не пугайся, — у него глуховатый голос. — Ее нашли еще летом.
Я хочу спросить: где, как, что она сказала? Вопросы лезут один за другим, но я с детства не верю в сказки.
— Ее убили?
Алекс кивает.
— Не пугайся. Я не хотел говорить. Твоя дочь точно с ним, в августе и в сентябре Захаров покупал билеты на себя и ребенка, но на рейс не являлся. Мы думали, для отвода глаз. Так делают, чтобы сбить со следа, отвлечь. Но страну они не покидали. С чем это было связано, я не знаю. Я буду иметь в виду твою подругу, Ника. Если она пропала, значит, за квартирой следили. Он чего-то ждет.
— Чего? — я отвожу глаза. Скажи он про няню сразу, я бы не стала впутывать Наташу.
— Не знаю, куколка. Ты готова к субботе?
Я киваю, на этом разговор заканчивается сам собой. Несколько дней проходят незаметно — я погружена в себя. В свои невеселые мысли. Ночью плачу в ванной по Наташе, няне, по дочке, втайне надеясь, что Алекс услышит и придет утешать, как в брачную ночь, но он слишком крепко спит. Браслет я заканчиваю в ночь на субботу.
Утром встаю первой, чтобы успеть привести себя в порядок. Делаю повседневный макияж, убираю волосы в низкий пучок. Прическа мне идет и в сочетании с черным платьем придает скромный вид. Я крашу губы нежно-розовой помадой с влажным блеском. Мне очень нравится, как я выгляжу.
— Ника, — в проеме стоит Алекс и с восхищением смотрит на меня.
— Сейчас приготовлю завтрак.
— Не надо… — он смотрит, словно только осознал, что в его жизни надолго появилась женщина. — Опаздываем. Мне еще нужно побриться.
Я оставляю его одного. В комнате завершаю последние штрихи с браслетом, исподтишка наблюдая, как Алекс выходит из ванной и надевает черный траурный костюм. Я думала, рубашка тоже будет черной, но он выбирает белую.
— Я починила браслет.
— Что? — он подходит, непонимающе хмурясь.
— Сядь, — я приглашаю его на кровать, а когда он опускается рядом, протягиваю браслет. — Мне пришлось заменить нити, старые были в плохом состоянии. Я почти полностью его переделала, зато теперь как новый.
— Спасибо, Ника, но… — Алекс дает надеть его и поправляет на запястье. — Тот оберег делала мама… Этот сплела ты. Он хороший. Но он твой.
— Значит, пусть будет мой, — отвечаю я.
Алекс поднимает брови, словно я сказала что-то неожиданное. Аккуратно, чтобы не размазать помаду, целует меня. Наслаждаюсь чисто выбритым подбородком, разглаживаю морщинки на сорочке. И мне хочется поцеловать его еще раз. Когда Алекс пытается отвернуться, я непроизвольно удерживаю его голову, но отпускаю, когда он оборачивается. Взгляда я не выдержала — потупила глаза.