Беспризорная кошка

Решили сейчас же идти на берег трое, Марков четвёртым, глядеть обезьян. Увязался и радист Асейкин, совсем молодой, долговязый: он первый раз попал в тропики и ходил как пьяный от счастья. Он всё покупал доро́гой: маленькие вещи из дерева и из кости и всё нюхал их. Хотел увезти с собой аромат этой нагретой солнцем земли, аромат зноя, когда начинают пахнуть и сами камни. А машинисты говорили, как бы Маркова не надул сингалез и что цены на зверей есть в каталоге. Где бы достать?

Это был небольшой дворик, и в нём два сарайчика. В один из сарайчиков ввёл всю гурьбу сингалез. Сначала показалось темно – и все попятились. Из темноты раздался рёв… Нет! Это было мычанье, каким вдруг начинает орать глухонемой в беде, в отчаянии, в злобе, но голос страшной силы и злобы. Теперь ясно видно стало: сарай был надвое разделён решёткой, железными прутьями в палец толщиной, если не толще, низ их уходил в помост, верх был заделан в потолок. И там, за решёткой, на помосте, стоял, держась за прутья… кто? Сначала показалось, что человек в лохмотьях. Нет! Огромная обезьяна. Она глядела на людей большими чёрными глазами, страшными потому, что как будто из человечьих глаз смотрели собачьи зрачки, и пламенная неукротимая ненависть была в этом взгляде. Низкий лоб, и короткие волосы острой щетиной.

– Горилла! Тьфу, чёрт какой, – сказал Марков.

Но в этот момент горилла рванула и затрясла эту железную решётку и заорала мучительным рёвом с ярой ненавистью. Она в бешенстве старалась укусить себя за плечо и не могла: железный воротник вокруг шеи подпирал эту голову с клыками, голову гориллы. Клетка трепетала в её руках. Кроме Асейкина, все выскочили во двор. Сингалез показывал Асейкину на один прут. Его обезьяна вдолбила в потолок настолько, что он поднялся на полфута над помостом. Нижний конец этого прута был загнут крючком. Это она хотела расширить отверстие, схватила рукой и навернула на кулак. Сингалез объяснял, что они с братом ездили в Африку, в Нижнюю Гвинею. Они поймали её в сетку из толстых верёвок. Но она всё равно их разгрызла бы зубами, изорвала бы в клочья. Они успели её подкурить своим дурманом, и она заснула. Они надели на неё кандалы и заперли в клетку. Ух, как она взъярилась, очнувшись. Она в ярости кусала, рвала зубами свои плечи. Её усыпили снова, надели ошейник. Марков ругался на дворе, требовал показать товар, о котором говорилось на пароходе. Это в другом сарае.

Сингалез кивнул на гориллу и весело сказал:

– Бокс! Бокс!

Все вспомнили Храмцова. Но Марков торопил. Люди были отпущены на час.

В другой сарай уже не решились войти сразу – через двери глядели. Там, полулёжа на рисовой соломе, пузатый оранг искал в голове у другого. Оба оглянулись на людей. Они глядели спокойно, даже с ленивым любопытством. Рыжая борода придавала орангу вид простака, немного дурковатого, но добродушного и без хитрости. Другая обезьяна была его женой.

– Леди, леди, – объяснял хозяин.

У леди живот был таким же пузатым, как и у её мужа. Большой рот, казалось, улыбался.

Асейкин захохотал от радости. Он совсем близко подошёл. Сингалез его не удерживал. Асейкин уж поздоровался с орангом за руку. Сингалез утверждал, что, обезьяны эти совершенно ручные, что если их не обижать, с ними можно жить в одной комнате.

Все осмелели. Оранг тёмными глазами разглядывал не спеша всех по очереди.

Марков ругался:

– Это же пара: разделить, так он от тоски сдохнет. И ведь этакие деньги!

Оказалось, не поняли: эти деньги сингалез хотел за пару, он их только вместе и продаёт.

Марков повеселел. Он заставил сигналеза поднять оранга, провести, он уже хотел как лошади глядеть зубы.

Нет, цена, действительно, сходная. Разговор шёл уже о кормёжке.

Асейкин без умолку болтал с орангом. Он хлопал его по плечу и переводил свои слова на английский язык.

– Поедешь с нами, приятель. Ей-богу, русские люди неплохие. Как звать-то тебя? А? Сам не знаешь? Тихон Матвеич? Слушайте, – кричал Асейкин, – его Тихоном Матвеичем зовут!

Асейкин совал ему банан. Тихон его очистил. Но супруга вырвала и съела.

– Не куришь? – спрашивал Асейкин. Тихон взял портсигар двумя пальцами. Асейкин пробовал потянуть. «Как в тисках!» – с восхищением говорил Асейкин. Тихон держал без всякого, казалось, усилия. Он повертел в руках серебряный портсигар, понюхал его. Сингалез что-то крикнул. Тихон бросил на солому портсигар.

Марков ворчал:

– Ещё табаку нажрётся да сдохнет.

Сингалез объяснял, чем кормить. Нет! Ничего не понять.

Наконец, решили, что сингалез сам доставит обезьян – Тихона и его леди – и корм на месяц и там покажет на деле, чего и сколько в день давать.

Марков долго торговался. Наконец Марков дал задаток.

Капитан пришёл поглядеть, когда Тихон с женой появились у нас на палубе. Капитан бойко говорил по-английски. Сингалез его уверил, что этих орангов можно держать на свободе. Кормёжку – всё сплошь фрукты – привезли в корзинках на арбе, на тамошних бычках с горбатой шеей. Сингалез определил дневную порцию.