Беспризорник Кешка и его друзья

Найдя таких же, как и сам, бездомных товарищей, искавших в жизни свою долю, Кешка стал скитаться с ними по базарам — Сенному, Маленькому, Китайскому, Корейскому, по вокзалу, кабакам, ночлежным домам, постоялым дворам, подбирая отбросы, прося подаяния или воруя.

В поисках партизан

1

Наступала осень. Дни стали серыми, зори — красными. По утрам бывали небольшие заморозки. Под ногами шуршали желтые листья. Со стороны Хениной сопки дул порывистый ветер, взметая тучи пыли и песка.

Мальчики и не заметили, как промелькнуло лето. За это время Кешка научился лихо «цвыркать» сквозь зубы, косить глаза на то, что плохо лежит, запомнил дни престольных праздников, когда церковный благовест зазывал верующих и можно было выклянчить у набожных старушек подаяние. Вместе с ребятами он совершал набеги на окрестные бахчи и в случае удачи лакомился украинскими кавунами, большими желтыми русскими и маленькими зелеными китайскими дынями. Не были выпущены из поля зрения и фруктовые сады.

Ванька и Корешок любили слушать Кешкины рассказы о встрече с партизаном, о побеге на коне, считали его удачливым человеком и прозвали «Дошлым».

Мечта о вступлении в партизанский отряд не покидала мальчиков ни на один день. Чтобы убедиться, что они растут, каждую неделю ребята делали пометки на стене торговой палатки. В воскресенье Корешок пришел второй раз, чтобы узнать, насколько он вырос с девяти часов утра до шести вечера. На том месте, где должны были быть царапинки, он увидел прибитый ржавым гвоздем измятый клочок бумаги, исписанный вкривь и вкось крупными буквами. Медленно водя указательным пальцем с длинным ногтем по спотыкающимся строчкам, Корешок прочел:

«Корешок чиво примирашся думаишь мы не знаем мы усе знаим? Ни подрос ишо. Дошлый Ворон 20 первого числа».

Корешок пришел в замешательство. Он сорвал бумажку, примерил рост, записку приклеил снова слюной и, подтянув штаны с оттопыренными карманами, пустился бежать.

2

После рассказов Кешки о том, как матроса Налетова приняли в партизаны, ребята не раз собирались сходить в железнодорожные мастерские: а вдруг и им кто-нибудь предложит вступить в отряд.

— А может, и матрос там окажется, — говорил Кешка.

— Ты, Дошлый, уговори матроса, если мы его встретим, чтобы и меня взял, — просил Ворон, надеясь на знакомство Кешки с партизаном.

— И меня. Чо я, один останусь? — беспокоился Корешок, дергая Кешку за рукав рубашки.

— Ну да! Только бы сперва хоть одному туда попасть. Верно, Ворон? — успокаивал Кешка.

Корешок страдальчески морщил лицо и высказывал свои опасения:

— А чо я смогу там делать? Верхом ездить боюсь, кони брыкаются.

— На двуколке будешь ездить и кашу варить, — утешал Кешка товарища, глядя на его грустное лицо. — Там работы всем хватит. Можно патроны подносить, когда пальба будет. Или подать чего-нибудь партизану, трубку табаком набить… Ты, Корешок, тут подстрель хлеба, а мы быстро смотаемся на вокзал, и тебе потом все расскажем, верно, Ворон?

Корешок заулыбался, облегченно вздохнул, привстал на носки, чтобы казаться выше, и согласился.

Над вокзалом понуро висели иностранные флаги — символ интервенции и порабощения русского Дальнего Востока. На флагштоке выше всех колыхался флаг бывшей Российской империи, немного ниже, по бокам, — японский и американский.

Американские, японские и чехословацкие солдаты переполнили железнодорожные помещения, перрон, привокзальный сквер и кабачки.

В этой разноязычной, беспорядочной толпе мальчики с первого взгляда ничего не могли понять. Низкорослые японцы разгружали с железнодорожных платформ ящики с консервами, амуницию, пушки и пулеметы. Чехословацкие солдаты пели песни, надеясь на скорое возвращение на родину. Предприимчивые янки продавали китайским солдатам морфий, кокаин и предлагали местному населению за доллары и золотые русские пятерки электрические фонарики, подтяжки, жевательную серу и шоколад.

Кешка и Ванька шли по перрону вдоль эшелона, стоявшего на первом пути. Состав был сформирован из теплушек, набитых стрижеными мулами и двуколками, офицерских вагонов, американских полувагонов и платформ. На одной из платформ сидел на ящике солдат без гимнастерки, топал каблуком и по-русски пел заплетающимся языком:

Мотор несется,
Она смеется,
Он серу жует,
Ей в рот кладет.

В тамбуре вагона Американского Красного Креста появились два пьяных офицера. Один из них, увидев трех рабочих, на ломаном русском языке стал выкрикивать:

— Ви, пролетарий всероссийский! Голодная Россия! Как это ви називайт… варварски русски язик? Лопай… лопай!.. Ми, Красный Крест, добрый дядя Сэм… так давай, без один цент… Ну, что ви смотрит, как это… бизон на нови ворот!

Когда американец произносил свою речь, негодующий Кешка, сверкнув глазами, отстранил с дороги Ворона, показал американцам кулак и побежал.

— Молодец, сынок! — похвалил Кешку рабочий, стоявший рядом.