Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

Далее Паустовский вспоминает свои ежедневные поездки из Пушкино в Москву, в редакцию газеты «На вахте». Уходил он рано утром, еще затемно, и возвращался домой поздно вечером. Утомленный этой рутиной, однажды вечером он упал на вокзале, поскользнувшись на полу, разбил голову и опоздал на последнюю электричку:

…просидел всю ночь в пустом вагоне на путях вблизи вокзала. Голова у меня трещала, мутилась, и я жалел, что рядом нет беспризорных. Все-таки с ними было бы легче. Из-за своей слабости я чувствовал себя таким же беспризорным, как и они[85].

В этом непрерывном, неустанном странствии пешком и на поездах по бескрайней России, раздетые и босые, беспризорные напоминают слепцов Брейгеля или пилигримов Бродского:

Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними…[86]

Это не просто физическое странствие из одного места в другое, с севера на юг, из деревни к морю. Бегство и скитание становятся внутренним движением. Именно душевное смятение преобладает в жизни Москвы Ивановны Честновой, главной героини романа Андрея Платонова «Счастливая Москва». Она тоже была сиротой, беспризорницей; теперь она зрелая женщина и видит сновидение, «неопределенное и грустное»:

…она бежала по улице, где жили животные и люди, – животные отрывали от нее куски тела и съедали их, люди впивались и задерживали, но она бежала от них далее, вниз, к пустому морю, где кто-то плакал по ней; туловище ее ежеминутно уменьшалось, одежду давно содрали люди, наконец остались торчащие кости, – тогда и эти кости начали обламывать попутные дети, но Москва, чувствуя себя худой и все более уменьшающейся, терпеливо убегала дальше, лишь бы никогда не возвращаться в страшные покинутые места, откуда она убежала, лишь бы уцелеть, хотя бы в виде ничтожного существа из нескольких сухих костей… Она упала на жесткие камни, и все, кто рвал и ел ее в бегстве, навалились на нее тяжестью[87].

Сергей Есенин Папиросники

Улицы печальные,
Сугробы да мороз.
Сорванцы отчаянные
С лотками папирос.

Грязных улиц странники

В забаве злой игры,
Все они – карманники,
Веселые воры.

Тех площадь – на Никитской,

А этих – на Тверской.
Стоят с тоскливым свистом
Они там день-деньской.

Снуют по всем притонам

И, улучив досуг,
Читают Пинкертона
За кружкой пива вслух.

Пускай от пива горько,

Они без пива – вдрызг.
Все бредят Нью-Йорком,
Всех тянет в Сан-Франциск.

Потом опять печально

Выходят на мороз
Сорванцы отчаянные
С лотками папирос.

1923[88]

3. Попрошайничать

Мало стоять с протянутой рукой, прося подаяние Христа ради, на хлеб копеечку. Беспризорники, прибывавшие на вокзалы больших городов, в Москву, Казань или Одессу, вскоре понимали, что даже в попрошайничестве есть свои правила и иерархия. В сборнике статей «Нищенство и беспризорность»[89], опубликованном в 1929 году, приводятся полевые исследования, интервью и статистические данные, показывающие, что попрошайничество только на первый взгляд казалось спонтанным приемом, к которому вынужденно прибегали голодные дети. На самом деле это была организованная практика с сетью «филиалов», каждый из которых имел определенную задачу, отведенную для работы территорию и своего главаря. Любое вторжение на чужую территорию влекло за собой кровавые разборки.