Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

Голос певца звучал грозно, угрожающим было сухое, изрытое оспой лицо его; Филька искусно вплетал в стихиру свой ясный, звонкий голос. […]

Филька оглаживает Шарика, злобно косится в сторону собачьего обидчика и сердитым голосом заводит:

Что есть у нас три печали великие,
Как-то нам те печали миновать будет?

Тут уверенно и крепко, устрашая толпу, подхватывает дед Нефед:

Первая печаль, как умереть будет?
А вторая печаль: не вем, когда умру.
А третья печаль: не вем, где на том свете обрящуся.
Ой нет у меня добрых дел и покаяния,
Нет чистоты телесные и душевные…

Парнишка, обидевший верного Шарика, – это Амелька, еще один бродяга, который в итоге уговаривает Фильку отправиться вместе на поиски удачи. Филька бросает слепого старика, но всегда будет помнить его как «хорошего дедушку», первого взрослого, кто ему помог[92].

Среди беспризорных было немало людей с физическими недостатками, сенсорными нарушениями и умственной отсталостью, но всегда находились товарищи, которые им помогали, как описывает Алексей Кожевников в рассказе 1925 года «Слепец Мигай и поводырь Егорка-Балалайка».

Мигай давно, с тех самых пор, как эвакуировался на Украину и ехал в одном вагоне с чувашскими детьми, получил трахому. На Украине он жил на хуторе, где была пыльная работа: молотьба, бороньба. Выело глаза пылью, трахомой веки вывернуло, и зрачки налились кровью.

За мигающие без остановки глаза парня прозвали Мигаем, из Сидорки Мигая сделали.

Узнал Мигай, что урожай в Чувобласти, и уехал с Украины, решил он разыскать свою матку, которая во время голода уехала с грудным братишкой Еремкой в места сытные и хлебные.

Сидит Мигай на Московском вокзале, а с ним товарищ Егорка-Балалайка. Егорка провожает Мигая с Украины в Чувоблсасть. Дока парень – недели не живет в Москве, а завел товарищей.

– Егорка, ты это? – спрашивает Мигай.

– Я, я, не узнаешь?

– Не узнаю, ходуном в глазах… Свет уходит, карусель кругом. Пошел и забрел под лестницу, вывели ладно… Своди меня.

Егорка берет Мигая за руку и ведет в уборную. Сводил и усадил в дальний угол, что б не путался парень под ногами у пассажиров.

– Рвет… Темень облегает густая, – жалобится Мигай и руками продирает гнойные глаза, думает вернуть им свет.

– Не тронь ты глаза, хуже будет, руки грязные, – советует Егорка.

[…]

– Егорка, помочи мне глаза, рвет… Ой… о… о…

Егорка смочил слюной Мигаевы глаза и спросил:

– Отошло?

– Лучше.

– Ну посиди, а я побегу. Петь ведь не выйдешь?

– Не знаю, не под силу мне петь, свет гаснет. Недолго ты?

– Нет, нет, скоро…[93]

Егорка возвращается и решает остаться с Мигаем: он будет его поводырем. Они обитают в Москве на площади трех вокзалов, и пока Егорка с другими ребятами ворует дрова, Мигай стоит на вокзале у стенки и поет, прося подаяние. Когда милиционер прогоняет Мигая с вокзала, он покорно переходит на площадь, дожидаясь Егорку, и все мечтает вернуться в родную деревню.