Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

Скорее всего, в основу рассказа Кожевникова легла история, свидетелем которой он стал. В богатой фотодокументации, собранной в 1920-х годах по всей России, можно видеть беспризорных с сенсорными и моторными проблемами. Так, на одной из фотографий представлены два мальчика с грустными лицами, явно собирающиеся в путь: один из них слепой, опирается на длинную палку, второй его сопровождает.

Беспризорные, которые, как Мигай и Егорка, пели и просили милостыню, вызывали сострадание у прохожих на улицах или пассажиров в трамваях. Они выучивали песни в процессе устной переда-чи, что позволяло импровизировать и варьировать основной текст, затрагивающий определенные темы (любовь, тюрьма, наркотики). Наиболее типичным примером этого является песня соловья на могиле беспризорника. Маро (М. И. Левитина), детально изучив жизнь беспризорных, посвятила целую главу этим песням, «отражению жизни». Больше всего поразила исследовательницу как раз песня соловья, в которой, согласно варианту, записанному в Харькове инспектором местной комиссии по делам несовершеннолетних, беспризорный, не в силах вынести тяжелую жизнь, предпочитает умереть:

Холод и голод,
Он меня изнурил,
Но ведь я еще молод —
Все с терпением сносил.
Вот нашел уголочек,
Да и тот не родной,
Надоела жизнь такая
И решил искать покой[94]

.

В 1923 году возле ресторанов, как вспоминал Илья Эренбург, «можно было увидеть нищенок, беспризорных; они жалобно тянули: «Копеечку». Копеек не было: были миллионы («лимоны») и новенькие червонцы»[95]. Именно в ресторанах к беспризорным относились, пожалуй, хуже всего: сидящие за столом предпочитали бросить остатки еды собаке, а не беспризорному. И снова Эренбург, из воспоминаний 1924 года:

В Гомеле, в вокзальном буфете, висело изречение: «Кто не трудится, тот пусть и не ест». За столиками обедали пассажиры спального вагона. Здесь же бродили беспризорные в надежде на подачку. Один пассажир протянул девочке тарелку с остатками мяса в соусе: «Жри!» Подбежал официант (или, как тогда говорили, гражданин услужающий) и, вырвав из рук девочки тарелку, вытряхнул кусок мяса, картошку на лохмотья, заменявшие девочке платье. Я возмутился; никто меня не поддержал. Девочка плакала и поспешно ела. Я видел в Гомеле спичечную фабрику; директор, бывший рабочий, раненный в боях против Деникина, больной, работал с утра до ночи: не было клея для намазки коробок; он повторял: «Стране нужны спички…» Гомельские юноши говорили о боях в Гамбурге, о стихах Маяковского, о будущем. А перед моими глазами стояли тупые, равнодушные физиономии в вокзальном буфете и затравленный ребенок…[96]

Проведенные в конце 1920-х годов исследования беспризорных показали, что дети постепенно обучались наиболее подходящим способам поведения в зависимости от окружающей обстановки или людей, у которых они просили подаяние. Некоторые подростки, имевшие большой опыт попрошайничества, даже разработали свои сложные методики: