Беспризорный князь

Абу не был единственным учителем-чужеземцем. Ромейскому языку отроков обучал монах-гречин, латинскому – монах-католик. Между собой они не ладили, но учеников в свары не втягивали. Преподавали в школе Закон Божий, много чего другого. Приезжал архимандрит Софроний, чьим посланием о вере и благодати зачитывалась просвещенная Русь, он рассказывал о Христе, о Писании, о Вселенских соборах, о разделении церкви, случившемся более двух веков назад, и его последствиях. Даже князь Иван в школу заглядывал. По его велению на большом куске кожи нарисовали мапу [35], где изобразили все известные земли. Князь, тыча указкой, рассказывал, где и какой люд живет, какие у него язык, устройство и чем он отличается от жителей Руси. Слушать было необыкновенно интересно, отроки жалели, что князь приходит редко.

Кроме уроков в избах, проводили занятия в поле. Отроков учили стрелять из лука, владеть копьем, сулицей, мечом и секирой. Они гарцевали верхом и ходили рядами, осваивая строй. От Троицына дня и до Успения отроки жили в становищах, где обучались рати. Это время они особенно любили. Зато не любили испытания, которые им устраивали. Учителя строго спрашивали освоенную науку, ставя отметки. Имелось их три: «худо», «добре» и «изрядно». Тех, кто учился изрядно, обещали послать в университеты, а вот «худых» из школы отчислить. Этого никто не хотел, отроки старались.

На «изрядно» Вук не тянул. Он знал, что пойдет помощником к тиуну. Со временем сам тиуном станет. Большая удача для сына смерда! Вук этого не желал. Он хотел в дружину. Но туда отбирали способных к рати, у Вука с этим не ладилось. Он рос маленьким и слабым – сказалось голодное детство. С мечом в руке он быстро уставал.

Вук не заметил, как забылся, и проснулся только с ударом колокола. Отроки мылись и становились на молитву. После завтрака начались занятия. Тут все и случилось. В класс заглянул посыльный и передал: тиун школы ждет Вука. Отрок струхнул. К тиуну звали при большой провинности. Вук перебрал свои прегрешения, но так и не догадался: из-за чего? Делать было нечего, пришлось идти. Перед дверью тиуна Вук помедлил и потянул за ручку.

К его удивлению, тиуна в избе не оказалось. Зато были вчерашний воин и князь Иван! Они с любопытством смотрели на Вука. От неожиданности отрок замер.

– Этот? – спросил князь у воина.

– Он! – подтвердил тот. – Вуком зовут.

– Мал больно! – вздохнул князь.

– А я? – возразил воин. – Помнишь?

– Повыше был.

– Этот тоже подрастет! Главное: змей признал.

Князь внимательно глянул на отрока.

– Подойди! – велел. Вук подчинился.

– Как звал змея?

– Никак! – поспешил Вук, решив, что случай у реки и есть его провинность.

– А что делал?

– Подумал: хорошо б покататься!

– И все?

– Ну… – Вук помедлил. – Представил, как сижу на смоке верхом. А тот вылез и подошел. Сам! – добавил Вук.

– А ты?

– Погладил его. Змей заурчал. Этого нельзя?

– Отчего же? – улыбнулся князь. – Можно. Любишь живность?

Вук кивнул.

– Пастухом был?

– С малых лет. Жил со скотами в хлеву.

– Понятно! – сказал князь. – Летать хочешь?

– Да! – крикнул Вук.

Князь с воином засмеялись.

– Это нелегко, – сказал князь, посерьезнев. – Большого смока тебе не дадут. А вот такого, – князь развел ладони на локоть. – Будешь кормить его жеваной рыбой, причем жевать ее надо сырой, спать рядом со змеем, ходить за ним.

– Как за теленком? – спросил Вук.

– Вроде того, – подтвердил князь. – У нас с этого начинают. Станешь смоку вместо родителя, он тебя полюбит и будет слушаться. Згода?

– Да! – заверил отрок.

– Тогда бегом за пожитками!

Вук метнулся наружу и помчался к себе. В избе скоренько побросал в суму запасную рубаху с портами, онучи и утиральник – вот и все его добро. Бросив суму на плечо, выбежал во двор. Князь с воином ждали его верхами, одного коня держали на поводу. Догадавшись, что это для него, Вук прыгнул в седло. Но тут же натянул поводья.

– Что еще? – спросил князь.

– Друзья… Попрощаться.

– Не стоит, – покачал головой князь. – Им не следует знать, куда едешь. Отныне никому, даже близкому человеку ты не смеешь сказать, чем занят. Проболтаешься – накажу, и строго. Такие у нас правила. Если не по нраву, оставайся.

– Едем! – сказал Вук…

17

К Рождеству наступил черед выполнять обещание, данное Ефросинье. Княгиня явилась ко мне с Олегом, оба пали в ноги и повинились, попросив заступиться перед Ярославом. Выглядела парочка встревоженной, причем Олег – куда больше возлюбленной. Он тяжко вздыхал, вспоминая об отце, и не просил – умолял помочь. Было видно, что княжич по-настоящему влюблен. Он не выпускал из руки ладошку Ефросиньи и бросал на нее такие взгляды, что заставил усовеститься князя, по малодушию решившего от щекотливого дела слинять.

Причину тревоги Олега я понял по приезде Ярослава. Узнав новость, князь побагровел и набычился.

– Ефросинья – женка добрая! – поспешил я. – Роду хорошего, пригожая, разумная…

– А себя не блюла! – прервал князь. – Не смердка ведь – княгиня!

– Это Олег виноват! – перевел я стрелки. – Гожий он у тебя. Улестил бабу.