Бессердечная Аманда

На обратном пути она ворчит, что я был слишком приветлив, что позволил вешать себе лапшу на уши и даже не пытался поймать их на противоречиях. Это верно, признаю я, но моя роль — это роль стороннего наблюдателя, а не участника. Моя задача состоит не в том, чтобы вскрывать и устранять недостатки, а в том, чтобы описывать. Жаль, сказала Аманда. Уже давно стемнело; я спрашиваю, не продолжить ли нам дискуссию за ужином, и приглашаю ее в ресторан. Она смотрит на часы и отрицательно качает головой. Как-нибудь в другой раз, говорит она. Вместо того чтобы огорченно вздохнуть, я говорю, что у меня, собственно, тоже неважно со временем. Ее грудь опять перерезана ремнем на две части. Особого впечатления я на нее, похоже, не произвел. Тоска. А я вообразил себе, что она проведет день рядом со мной и растает.

У какого-то угла она просит меня остановиться, ей еще нужно кое-куда заглянуть. Опять не перед домом Хэтманна. Я в отчаянии спрашиваю, не хочет ли она потом послушать готовый репортаж, прежде чем я сдам его в редакцию. Опять пауза; наконец она говорит, что сама позвонит мне. Но не уточняет когда. При желании это можно истолковать как знак того, что она поняла мою игру: что репортаж — это всего лишь повод встретиться. Затем следует чинное прощание, даже без намека на какую-то приятельскую близость. Глядя ей вслед, я признаюсь себе, что страшно огорчен.

12 ноября

В редакции все уже ухмыляются в ответ на мой ежедневный вопрос, не звонил ли мне кто-нибудь. Автоответчик дома болтает всякую ерунду. Если так пойдет дальше, я скоро позвоню Хэтманну и спрошу, не нужно ли ему чего-нибудь. Я не могу ни на чем сосредоточиться, я забываю о сроках и договоренностях, все мне приходится повторять дважды, я работаю еще хуже, чем обычно.

Пару недель назад я заключил пари с Дагобертом Файтом, одним франкфуртским коллегой, страдающим нездоровым пристрастием к алкоголю. Он утверждает, что на пограничных переходах теперь установлены подземные приборы инфракрасного излучения; ты едешь себе, ничего не подозревая, а они точно знают, спрятал ли ты кого-нибудь в багажнике своего автомобиля. Эта инфракрасная видеокамера, говорит Файт, воспроизводит на экране контуры спрятанного тела, а я говорю, что это чушь собачья. Мы поспорили на бутылку Jim Beam; к тому же победителю достается и сама история. До меня только сейчас дошло, что с этим последним условием он обдурил меня, как щенка: ведь если я выиграю, то никакой «истории» не получается. Во всяком случае, сегодня мы должны разобраться в этом деле.

Мы едем в один западноберлинский гриль-бар и покупаем огромное количество жареных цыплят. Владелец бара от счастья хватается за сердце. Все это нам в горячем виде заворачивают в алюминиевую фольгу и кладут в багажник. Затем мы со всех сторон подпираем эту груду мяса, которой мы постарались придать форму человеческого тела, картонными коробками, чтобы она не развалилась на первом же повороте, и трогаемся в путь. Вернее, сначала мы выкладываем хозяину целое состояние, разделив сумму на двоих.

Если все пройдет как надо, мы будем неделю обжираться цыплятами. От машины за версту разит жареным мясом. Файт со своим красным носом пропойцы, похоже, не чувствует запаха. К счастью, мы едем на его машине. По мере приближения границы меня все сильнее разбирает любопытство. Метров за пятьдесят до поста, то есть в пределах видимости пограничников, Файт останавливается, выходит из машины, обходит вокруг нее, заглядывает в багажник, возвращается назад и жестом итальянского повара показывает с помощью указательного и большого пальцев «о'кей». Это однозначное нарушение правил пари.

Офицер-пограничник, старый знакомый, небрежно проверяет наши паспорта. У него прекрасное настроение, он говорит: если бы еще раз позволили родиться на свет, он непременно стал бы корреспондентом. Подобные шуточки — часть его пограничного сервиса. Потом он машет рукой: проезжайте! Мы в Восточном Берлине. Убитый горем Файт говорит, что инфракрасное оборудование наверняка установлено только под полосой на выезд, на другой полосе оно им, понятное дело, ни к чему. Я возражаю: а может, оно дает настолько точную картину, что они даже смогли разглядеть, каких нарушителей мы везем? Он задумчиво кивает. Но через минуту предлагает еще одно объяснение: цыплята или слишком горячие, или слишком холодные; надо было захватить с собой градусник. Он высаживает меня у моего дома и обещает вскоре привезти Jim Beam. Куда я дену свою долю цыплят — ума не приложу. Часть, конечно, можно разместить на балконе. Однако как ни крути — больше чем полдня и такой дурью не убьешь. Автоответчик молчит, как морская раковина.

14 ноября

Она не звонит. Может, я ее чем-нибудь обидел? Может, ей не нравится такой тип мужчин? Какой он — мой тип?