Бессердечная

Кэт понимала, что Король то и дело советуется с Джокером по поводу своего ухаживания, и каждая такая карточка впивалась ей в сердце, как иголка. Она читала их и перечитывала, представляя, как Джокер слагал эти строки, думая о ней – и воображала, что каждое слово сказано от его имени.

Как это было больно, как горько – и сладко в то же время. Джокер пытался добиться ее расположения, но только от имени Короля.

– В доме пахнет, как в цветочной лавке, – пробормотала Кэт, вынимая письмо из только что доставленного букета.

– Прикажете поставить его с остальными, леди Кэтрин?

– Да, пожалуйста. Благодарю вас, Пингвин.

Дворецкий потащил букет вниз, в гостиную Маркизы, где им могла любоваться та единственная, кто дорожил этими цветами.

Кэт сломала восковую печать и развернула письмо. Как всегда, она надеялась, что в этом письме Король принесет ей свои извинения и признается, наконец, что ухаживание не оправдало его ожиданий, и он вынужден с ним покончить.

Нельзя было позволять себе так расслабляться.

Что ж, по крайней мере, это не было одно из тех писем, от которых она дрожала, слыша голос Джокера в каждой строке. Это письмо было целиком сочинено его величеством.

Моей драгоценной, дражайшей Дорогуше —

Ваши глазки – как спелые зеленые яблоки, посыпанные корицей. Ваша кожа блестит, как сливочная глазурь. Ваши губы – спелая малина. Ваши волосы – темный шоколад, растаявший в жаркий день на разводном мосту королевского замка. Вы пахнете лучше, чем утренняя свежеиспеченная булочка. Вы прекраснее именинного пирога. Вы слащеванильного медаванили и меда, смешанных вместе. С сахарной пудрой сверху.

Пламенно вас обожающий, с самыми горячими восторгами —

Подпись Короля и приписки были сделаны другим почерком. Так почти всегда было в присланных им письмах. Кэт представила Джокера с пером в руке и Короля, диктующего ему письмо. Шут склонился над столом, его коробит от изысканной прозы, но он вежливо помалкивает.

– Червонный Король

(Вообще-то, поблизости нет никаких других королей. Особенно таких, которые могли бы назвать Вас Дорогушей. По крайней мере, я надеюсь, что их нет!)

(Хи-хи-хи!)

P.S. Не пришлете ли мне еще пирожных?

Едва сдерживая тошноту, Кэт подошла к дивану и засунула письмо между страниц своей книги в надежде, что там оно и забудется, но тут из конверта выпало еще что-то – листок белого пергамента с красным сердцем на нем. Карточка напомнила ей о конфетти, которые она ловила в бальном зале… Кажется, с тех пор прошли столетия.

Дорогая леди Пинкертон,

Если его величество и можно в чем-то упрекнуть, причиной тому не его намерения, а лишь неспособность облечь свои чувства в слова. Однако Ваше очарование способно превратить даже лучших ораторов в бессвязно бормочущих глупцов. Умоляю Вас снисходительно отнестись к нашим жалким попыткам вознести хвалу той, чьи совершенства невозможно запечатлеть кроме как в поэзии океанских волн и пении отдаленного грома.

Смиренно припадаю к вашим ногам,

Ваш Шут

P.S. Не пришлете ли мне еще того печенья?

Кэт легко засмеялась, чувствуя, что согревается. Она сунула карточку в конверт и закрыла книгу, спрятав оба письма между страниц.

– Не собираешься ответить своему монарху?

Кэтрин чуть не выронила книгу, но это оказался всего лишь Чеширский Кот, устроившийся на подоконнике. Она медленно выдохнула.

– Обязательно подкрадываться исподтишка?

– Не льстите себе, леди Пинкертон. Я подкрадываюсь ко всем. – Задрав заднюю лапу, Кот бесстыдно принялся вылизываться, как обычно делают все коты.

Кэтрин со вздохом закатила глаза, снова уселась на диван и стала перелистывать страницы в поисках места, где читала.

– Нет, я не собираюсь отвечать на письмо своего монарха. Я пытаюсь охладить его пыл и не поддерживаю его намерений.

– И что же, этот метод оказался эффективным?

– Не слишком, но я полна решимости.