Бессердечные изгои. Падший враг

– Да. И мы многому научились в этих отношениях. Сейчас все по-другому. Мы взрослее. Полностью созревшие. Такое ощущение, что я разобрал что-то неустойчивое и собрал заново, но уже намного лучше.

– Прости, что я бросила «Чайку». Это было неправильно… – Она открыла глаза и облизнула губы.

– Мне плевать на «Чайку», – прервал я ее. – Дело никогда не было в пьесе. Никогда в твоих обязательствах. Всегда только в нас.

– Да. Наверное. Ты не мог дождаться, чтобы избавиться от «Калипсо Холла», да? Как в Лондоне, кстати? – Она прикусила нижнюю губу зубами, обдумывая все.

Я улыбнулся. Именно об этом она сейчас хотела поговорить? Типичная Уинни.

– Прекрасно. Холодно. Серо. В ресторане было круто. – Я на мгновение замолчал. – Но я не смог этого сделать. «Калипсо Холл» все еще принадлежит мне.

– Правда? – Она наклонила голову набок, забавно уставившись на меня.

– Да.

– Почему?

– Что ж… – Я сделал шаг к ней. Проверил температуру. Она стояла неподвижно, не приглашая меня подойти ближе, но и не отстраняясь от меня. – На самом деле я вложил пятьсот тысяч в ремонт пару недель назад. Работы начнутся после завершения «Чайки».

Она прикрыла руками рот, ее глаза сияли.

– Не может быть! – Она топнула от радости, и я не мог ничего с собой поделать и, закинув голову назад, рассмеялся.

– Еще как может.

– Но… почему? – Она в недоумении покачала головой.

– Я собирался продать его Арчи Калдвеллу, старому знакомому, если можно его так назвать. Он хотел приобрести его для своей жены, они переезжают, и он искал, чем бы занять ее здесь. Потом я понял, что если все пойдет по моему плану, то у меня тоже появится жена, которая тоже была бы рада оставить «Калипсо Холл» себе. К тому же, как выяснилось, я тот еще чертов сентименталист. Моя мама любила этот театр, и я… Ну, я любил ее. В любом случае, я не хотел принимать никаких поспешных деловых решений, не посовестившись сначала с тобой.

– Со мной? – Она приложила палец к своей груди, приподняв брови.

– С тобой, – улыбка расплылась на моем лице.

– Твой бизнес – это твой бизнес, а не мой. – Она покачала головой.

– Что мое, то и твое, до тех пор, пока ты моя. Это сделка. А я никогда не заключаю плохие сделки.

– Зачем тогда ты вообще полетел в Лондон? – Она нахмурилась, растерянная.

– Арчи сравнивал смерть любимой собаки жены со смертью Грейс, так что я хотел потрясти морковкой перед его лицом, прежде чем лично сказать, что он никогда не получит «Калипсо Холл».

– Ты и правда ужасен. – Она прикусила нижнюю губу. Я вздохнул.

– Знаю. Все равно любишь меня? – я с надеждой усмехнулся. Когда она так ничего и не ответила, а просто продолжала смотреть, я подошел к ней. – В случае если вдруг все еще не ясно, я не Пол. Я не заинтересован в брачном договоре. Или в машине, создающей детей. Или в женщине, которая готовит печенья моим коллегам. Я хочу партнера. Равную мне. Я хочу, чтобы ты была именно той, кто ты есть. – Я сделал еще один шаг, а потом еще. Теперь я стоял почти вплотную к ней. Тепло ее тела передавалось мне. Она прижата к своему постеру. Тому самому, с которым я засыпал каждую ночь на протяжении последних месяцев, представляя, что она лежит напротив меня. – Потому что я влюбился в то, какая ты есть, – закончил я.

Она обняла меня за плечи и поднялась на носочки, чтобы поцеловать меня. Я простонал в наш поцелуй, обнимая ее.

– Я никуда не уйду, Арсен Корбин. Нравится тебе или нет, я всегда буду у тебя дома. Я всегда буду ждать тебя, как этот постер. Теперь я твоя семья.

Я поверил ей.

Эпилог

Уинни

– Я – Чайка.

Только я была не символом разрушения, как в пьесе Чехова, когда Треплев уничтожил чайку.

Я символизировала свободу, заживление и спокойствие.

Однажды я где-то прочитала, что чайки – единственный вид птиц на Земле, которые могут пить соленую воду. Как же это должно быть невероятно. Вот так бросать вызов природе.

Огни театра освещали мое лицо, когда я закончила свой монолог, Рахим стоял рядом со мной. Мои ноги твердо упирались в сцену, и я знала, что здесь мое место.

И когда я произнесла мою заключительную фразу, когда занавес закрылся, когда зрители встали, хлопая нам, а я держала за руки своих коллег, мою вторую семью, дом вдали от дома, я знала, что поступила правильно. Остаться в Малберри-Крике никогда не было моей судьбой.

– Не могу поверить, что ты чуть было все это не бросила, – прошептал Рахим мне на ухо, будто читая мои мысли.

– Не могу поверить, что ты не побежал за мной, чтобы остановить. – Я сжала его руку в своей.

– Были моменты, когда мне хотелось, – он рассмеялся.

За сценой меня ждали мама, папа, Лиззи и Джорджи. Последняя, как всегда, накинулась на меня с объятиями ленивца, обвив меня ногами.

– О боже мой, ты даже не выглядела отстойно. Что является противоположным стыду?

– Гордость? – пробормотала я, прижатая к ее груди.

– Да! – взвизгнула она. – Вот так сейчас себя чувствую из-за тебя.

– Джорджи! – вмешалась мама, отрывая сестру от меня, пока я смеялась. – Не говори таких ужасных слов сестре.

Мама крепко меня обняла, а я немного задрожала в ее руках. Потом настала очередь Лиззи и папы.