Горе Луковое радостно отдало вилку с куском котлеты, съехало со стула и радостно затопало в глубь квартиры, мелькая вылезшей из рейтуз клетчатой фланелевой рубахой.
– Побеждает не сила, – сказал Андрей поучительно, – побеждает терпение.
– Это ты о чем? – спросил Эль-де-през с подозрением, но уточнять не стал – сунул в рот остаток котлеты, а вилку, не вставая и не прицеливаясь, с большой точностью переправил через всю кухню в мойку. С лязгом.
– Слушай, – сказал Андрей задумчиво, – как ты думаешь, почему меня детишки не любят?
– А кто тебя, такого, вообще любит?
– Гм. И то верно. Впрочем, женщины! Женщины меня любят.
– Это не любовь, – сказал Эль-де-през пренебрежительно. – Это – похоть. При чем здесь любовь?..
Андрей почему-то сразу же вспомнил анекдот про мужика, который своей законной решил однажды показать по видику крутую порнуху, но рассказывать анекдот не стал: у Сережи всегда была некая затрудненка с юмором. Смешные истории он не воспринимал и ничего смешного в этой жизни никогда не замечал. “Ну, не знаю, не знаю, – говаривал он. – Со мной никогда ничего смешного не происходит…” Он был строгий парень. Но зато надежный как роллс-ройс.
– А откуда он знает, что ты – Эль-де-през? – спросил вдруг Андрей, и на этот раз был понят немедленно, хотя, казалось бы, речь шла уже совсем о другом.
– Сам удивляюсь, – признался Эль-де-през. – Знает откуда-то. Он вообще все знает.
– Но ты ему не говорил?
– Конечно, нет. Чего ради? Да и когда? Он со мной два раза всего разговаривал: когда я нанимался к нему и когда он меня отправлял в эту командировку…
– В какую еще командировку?
– Ну, в охрану к этому, к Профессору, к кандидату нашему.
– А-а-а…
– Я ведь не насовсем к нему перешел, – объяснил Эль-де-през, доставая из холодильника новую банку. – К кандидату. Я ведь только на время выборов.
– Ну и что, тяжелая работа?
– Да нет. Нормальная. Я бы даже сказал – пустяковая. На хрен кому он нужен, этот наш Профессор?
– А говорят, у него рейтинг вдруг круто пошел вверх, – заметил Андрей между прочим.
– Да, говорят. Я утром сегодня в штаб звонил – там все на ушах стоят от восторга. Но вообще-то странно – с чего бы это вдруг?
– Представления не имею, – соврал Андрей – кое-какие соображения по этому поводу у него были.
– Вообще-то какая разница? Я жду не дождусь, когда вся эта залипуха кончится и я вернусь к ребятам. Надоело. У этого Профессора команда – все какие-то нервнобольные. Дерганые какие-то.
– А ты чего ждал? Высокая политика.
– Ну да, высокая… – проворчал Сережа Эль-де-през. – Выше дерева стоячего. Может, все-таки дать тебе еще пива? Что ты пустую банку сосешь второй час?
– Спасибо, не надо. Мне и так хорошо.
– Потолстеть боишься?
– Нет. Я вообще-то ничего не боюсь, как ты, может быть, слышал.
– Слышал, слышал… Бодигард из тебя никакой.
– Это почему же?
– А потому, – наставительно произнес Эль-де-през, вскрывая очередную банку, – что настоящий бодигард должен всего бояться. Только тогда от него и будет толк. Тетка в толпе в зеркальце посмотрела – губы подкрасить, а ты обязан тут же вздрогнуть и насторожиться.
– Ну и работка! Так весь день и вздрагиваешь?
– Ей-богу. Как проклятый. Но виду, конечно, показывать нельзя. С виду ты должен быть – как египетский сфинкс. “Каменная задница”…
Он засмеялся, но как-то невесело. Лицо его словно бы вдруг постарело, глаза остановились:
– Дурак какой-нибудь, собачник гуляющий, посмотрит как-нибудь не так… – он замолчал, оборвав самого себя, а потом пробормотал: – Знаешь, я все-таки позвоню туда еще разок… – Он вытянул из заднего кармана мобильник и нажал кнопку. – Чего-то мне неспокойно вдруг сделалось, ей-богу, – объяснил он, как бы извиняясь. – Сам не понимаю, почему… Толян, ты? Да, это я. Ну, как вы там?.. Точно?.. Водку празднуете? А не рано?.. Я говорю, не рано начали?.. Да? Ну, слава богу… Ну, давай. Давай, говорю!.. До завтра… Гудят! – объяснил он Андрею, заметно повеселев. – Гудят, корифеи! Не рано ли начали?
Глава десятая
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Финал
Он стоял на кухне перед раскрытым холодильником, поедал бутерброд с яичницей и смотрел, что бы еще такое из холодильника добыть. Во дворе за окном падал светлый медленный снег, было тихо и спокойно. Он с наслаждением ни о чем не думал. Сегодня ему замечательно легко и хорошо ни о чем не думалось, и внутри себя он ощущал легкую и теплую, ласковую, пушистую пустоту и совсем ничего больше, кроме этой пустоты. Впервые, может быть, за последние полгода.
Он превосходно выспался и с удовольствием предчувствовал, как будет доводить до кондиции разоренную гостиную, которую вчера уже в значительной степени привел в порядок, но недостаточно, безусловно недостаточно. Комната по-прежнему вызывала в памяти старый рекламный слоган: “Так выглядит под микроскопом трудновыводимое пятно”. Надо этим случаем воспользоваться, подумал он с приятным предвкушением. Расставить, наконец, книги должным порядком: собрания сочинений – отдельно, беллетристику – отдельно и чтобы по алфавиту, фактическую литературу – отдельно, на стеллаж слева…