Бессильные мира сего

И в этот момент Вадим вспомнил. Вспомнил, кто говорил ему: не трепыхайся и не напрягайся, все произойдет самой собой или не произойдет совсем. Это же, конечно, Андрей Белюнин ему сказал. Страхоборец. В первый же раз, когда он, весь трясясь и в отчаянии, прибежал к нему жаловаться и просить защиты. “Не унижай себя надеждой. Все произойдет самой собой или не произойдет совсем. Просто считай, что ты уже мертв, и тогда никто и ничего с тобой сделать не сможет…” Он вспомнил это, и ему снова стало страшно, как и тогда, хотя теперь, казалось бы, бояться было уже нечего. Длинное породистое лицо брезгливо глядело на него с того конца тоннеля, освещенное почему-то только слева – золотистым ровным светом. Да ведь я еще вдобавок и богат теперь, подумал он вдруг. Но сразу же отогнал от себя эту мысль как преждевременную и потому – опасную.

* * *

..А в это самое время Андрей Юрьевич Белюнин (по прозвищу Страхоборец) сидел на кухне своего приятеля Сережи Вагеля, известного (среди драбантов) также под кличкой “Эль-де-през”. Неспешно обменивались нейтральными репликами (главным образом насчет хоккея), сосали пиво из длинных холодных банок и наблюдали искоса за действиями малолетнего сынишки Эль-де-преза, сидящего тут же на собственном стуле за тарелкой еды. Сынишка сражался со своим ужином. Диспозиция была такая: в левой руке он держал большой однажды надкусанный ломоть хлеба, в правой – вилку с насаженной на нее четвертинкой котлеты, и еще полкотлеты вместе с горкой картофельного пюре неаппетитно стыло в тарелке. Кроме того, приблизительно четверть котлеты и некоторое количество хлеба пополам с пюре находилось у него за щекой, отчего миловидное, черноглазое (в мамочку) личико выглядело болезненно асимметричным.

Мама со старшенькой в данный момент плавали в бассейне, а папа Эль-де-през старательно и бездарно исполнял строгий наказ: “изжарить котлеты, разогреть пюре, накормить Существо, дать ему столовую ложку пертуссину, и в восемь часов – спать”. Однако существо кормиться не желало. У существа вообще никогда не бывало аппетита, а уж если кормлением занимался папаня, процедура приема пищи превращалась в котлетомахию и в сущий цирк.

– Жу-уй! – в очередной раз не вытерпев, распорядился Эль-де-през нарочито занудным голосом. – Жуй и глотай. Горе луковое.

Луковое Горе совершило несколько торопливых движений челюстями, ничего не проглотило и снова застыло в неподвижности, почти уже трагической.

– Не желает, – объяснил Эль-де-през. – Не желает, и все тут. В отказе стоит.

– А может быть – пусть? – осторожно предположил Андрей, понизив на всякий случай голос.

– То есть как это – пусть? А кто жрать за него будет?

– Проголодается – сам попросит.

– Что ты в этом понимаешь? – сказал Эль-де-през с усталым пренебрежением. – Папаня аховый…

Андрей плотно зажмурил глаза и поднял обе руки (ладонями вперед) в знак того, что молчит, сдается и вообще заткнулся навсегда, а Эль-де-през произнес решительно, адресуясь уже не к нему:

– Значит, так. Прожевать и проглотить то, что за щекой! Потом – доесть что на вилке, половину пюре, и я тебя отпускаю. Договорились?

Горе Луковое быстро-быстро закивало и сейчас же принялось жевать – образцово-показательно, всем телом: даже зубами прищелкивая по ходу дела, даже на стуле подпрыгивая и усиленно размахивая вилкой с куском котлеты. (Может быть, в надежде, что кусок слетит на пол, и проблема решится тогда как бы сама собою?)

– Пива еще хочешь? – спросил у Андрея опытный отец, поднимаясь к холодильнику. – Есть “Туборг”, между прочим.

– Спасибо, мне достаточно.

– Ухты, какие мы твердокаменные!

– А знаешь, как товарищ Сталин товарища Молотова называл?

– Знаю: твердокаменный ленинец.

– Угу. Почти. Он называл его “каменная задница”.

– Ну да? И что – с осуждением? Или – одобрительно?

– Скорее, одобрительно.

– Вот странная вещь, – заметил Эль-де-през глубокомысленно. – Кого ни послушаешь, у всех товарищ Сталин всегда в хорошем настроении, добрый и шутит…

– Это называется “селекция наблюдений”, – объяснил Андрей. – Просто те, кто видел его в плохом настроении, не выжили, и их рассказов история нам не сохранила.

– Может быть, – согласился Эль-де-през. – А может быть, он и в самом деле был неплохой мужик? А?

– Вроде твоего хозяина?

– Ты кого имеешь в виду? – спросил Эл-де-през, сразу же профессионально насторожившись (словно кто-то в толпе сунул вдруг руку во внутренний карман пиджака).

– Что значит – “кого”? У тебя так много хозяев?

– А-а-а… Нет, мой хозяин в порядке. Грех жаловаться. Печальный человек с длинными волосами.

Андрей посмотрел на него с удивлением.

– Да ты поэт! Как сказано, однако: “Печальный человек с длинными волосами!”.

– Да это не я сказал, вообще.

– А кто?

– Неважно.