После душа спускаюсь в гостиную во вполне благодушном настроении. День неплохо начался, а вечером опять открытое заседание Сената, хоть бы последнее. После прений, надеюсь, меня уже никто не рискнет вызвать на поединок. Надоело время тратить на слабаков. Прошлого дуэлянта я отделал будь здоров. Переборщил слегка, но ничего, теперь другие десять раз подумают. Мне плевать на их кодексы благородного, на пресловутую дворянскую честь. Точнее не так — если что-то не способствует нормальной жизни людей, мне это не интересно. Я не собираюсь плясать по чужим правилам, которыми прикрываются для моей травли. Со школьной скамьи свежа память о Пушкине — как околопрестольные интриганы изничтожили великого поэта подковерными играми. В это раз не на того нарвались.
София забралась с ногами на диван и сидит напротив включенного телика. Смотрит новости — ничего особенного, кто-то испек самый большой в мире блин.
— Так и думала, что Настьев блефовал, — шепчет княгиня. — Иначе бы его вздернули на петле к следующему вечернему выпуску.
— О чем блефовал? — подхожу сзади.
Обернувшись, она вздрагивает. Испуганно обнимает подтянутые колени. Мне ее реакция не нравится. Совсем. Медленно оглаживаю девушку рукой по белоснежным волосам.
— Разве не прошло то время, когда ты меня боялась?
Она ловит мою ладонь и прижимает к щеке. Проходят секунды, прежде чем отпускает и решается сказать:
— Это время никогда не пройдет, пока я не буду полностью честна с тобой.
— Так будь, — пожимаю плечами.
Она резко дергает головой и сбрасывает густую прядь на лицо, отгораживаясь от меня каскадом волос.
— Я сканировала женщин. И детей. И беременную женщину. Одну. В рамках службы. Сказала.
Ну, писец. Черная вдова, а никакая не Гюрза. Дворяне, называется. Нахрен их кодексы, нахрен их фальшивое благородство. Либо я сделаю из этих сволочей нормальный класс, куда попадают только достойные, либо смою в Эразин вслед за Градгробом. На Софию злиться нет смысла, вся эта гниль идет от ее покойного отца, она была еще совсем соплячкой, когда папка за руку привел в полицейские застенки и велел сканировать свою первую жертву. Да и поздно в развод подавать. Дерьмовое все же утро, и даже послевкусие Белоснежкиного рта уже не радует. Наоборот, хочется еще раз помыться.
— Подвинься, — рывком сажусь на диван рядом.
Она перебирается на другой край, тут же обхватываю ее за талию и притягиваю обратно.
— Далеко собралась?
— Тебе же неприятно близко со мной находиться, — отводит взгляд.
— Ох, замолчи, — сгребаю в объятия. — Я же сказал, что прослежу, что больше ты не убьешь невинных. Поэтому будешь на виду. Все время. Ибо нехрен.
Сжимаю княгиню крепко-крепко. До боли. Так что не рыпнется. Она и не рыпается. Лежит у меня на коленях головой и молчит, уткнув нос мне в руку, и вдыхает мой запах. А я хмуро перебираю пряди ее волос. Встрял так встрял. Но никуда теперь не деть ее — тираннозавра души моей.
Немного побаюкав свою ненаглядную массовую убийцу, отодвигаю с колен белокудрую голову и поднимаюсь.
— Ты куда? — тут же спохватывается княгиня.
— Пора делом заняться. И так утро потеряли.
— Ну, побудь еще немного, — канючит как ребенок. Она тянется за пультом на журнальном столике. — Может, это тебя задержит?
Переключает с федерального канала на какого-то блогера. Худой длинный как жираф парень интервьюирует женщину.
— Значит, вы готовы повторить заявление? — спрашивает «жираф». — Громко. На всю страну.
— Пожалуйста, если просите, — морщит лицо женщина. — Десять лет назад князь Стефан Настьев изнасиловал меня.
Перевожу недоуменный взгляд на Софию. Чуть заметная улыбка играет на ее губах.
— Посоветовала бы я отцу твоей девушки не будить во мне лихо, дорогой. — Она злобно скалится. — Но уже поздно.
Мда. С тираннозавром это я еще недобрал. По соседству со мной в аквариуме жизни плавает настоящий мегалодон.
Без стука цесаревич Владимир входит в кабинет Настьева.
— Ваше Высочество, — отрывает князь голову от записной книжки и спешно встает из-за стола. — Присаживайтесь.
— Мне Бородова прислала интересное сообщение, — не здороваясь наследник буквально прожигает взглядом Стефана. — Будто бы вы грозились выложить в СМИ сведения под грифом государственной тайны. Объяснитесь.
— Оу, вы обо этом, — не теряет уверенности князь. — Всего лишь уловка. Ничего выкладывать я не собирался, только попытался взять княгиню на испуг. Вижу, что не вышло.
— Взять на испуг? — приподнимает Владимир брови. — Похоже, это она вас взяла за те самые два испуга — которые у вас болтаются между ног. Вы в своем уме играться с секретными сведениями? Откуда у вас вообще информация, кого там Бородова когда-то пытала? Кто разгласил?
Князь нерешительно мнется.
— Вы сами, — на удивленный взгляд наследника поясняет. — Помните, при мне вам впервые сообщили о законопроекте Бородовой и вы тогда ругнулись, мол, за простолюдинов решила бороться дрянь, так и поверил, сама их пачками крошила на пыточном стуле, детей двенадцатилетних не жалела?
Губа цесаревича дергается.
— Еще раз — кто разгласил?