Бессмертие

Трое из ГПУ дотошно перерыли все комнаты, спускались во все подвалы с запасами продовольствия и всяким, уже давно ненужным барахлом, осмотрели сарай с дровами и каменным углем, ковырялись там. Даже в баню заглянули, и главный спросил:

— Когда здесь купались?

— Вчера.

— А кто? — и повертел в пальцах круглый обмылок, облепленный черными волосами, свернувшимися и засохшими.

— Я! Не имею права в своей бане купаться? Спрашивать у вас позволения должна? Телефона нет. И номера ГПУ не знаю. Оставьте номер, буду спрашивать, в ресторан Якуба бегать каждый раз перед баней, у него телефон есть.

Начальник хладнокровно переждал ее вспышку.

— А еще кто купался?

— Работница. И приказчик! — добавила она на всякий случай и тут же пожалела, об этом, вдруг они, пройдя в лавку, спросят об этом у Закира. Но он хитрый, он догадается… Господи!

Круглый обмылок лег на полку, и Тамаре стало немного легче.

Пошарив в лавке, гепеушный начальник действительно спросил у Закира о бане. Не сразу, а, как они говорят, с подходцем.

— Вы вчера рано ушли?

— Хозяйка отпустила, — настороженно ответил Закир, не называя времени.

— Домой спешили?

— У меня жена молодая. Недавно женился…

— А в баньке все же попарились?

Закир задержал ответ на самую крохотную долю времени.

— Ну конечно! Я же сказал — жена молодая… Да и раньше всегда купался, когда хозяева топили баню. Люблю. И — бог велел.

Так и ушли проклятые гепеушники ни с чем. Умница Закир! Прибавить ему денег не жаль…

Правда, Шерходжа был о нем несколько иного мнения. Первое, что он сказал, вернувшись в спальню через час после ухода этих, из ГПУ:

— Закир тебя обворовывает.

— А как ты узнал? — Тамара удивилась и развела ладонями, как индийский болванчик.

— У него из лавки есть ход в угольный сарай. А под углем — сундук в земле, куда он и откладывает…

— Что?

— Куски ханатласа, бархата, самого дорогого…

— В этом сундуке ты и отлежался?

— На бархате.

— Хвала аллаху!

— Я говорю — он воришка.

— Зато тебя спас. Ничего ему. Ни слова. Не смей!

— На это он и рассчитывал…

— Мог сказать — негде мне вас спрятать. Не сказал же!

— Ладно! Все воруют. Наш Кабул-караванщик у отца тоже потаскал. Других кормить — готовым быть, что половину присвоят! Никто себя не забудет. Такой была жизнь, Тамарочка, такой и останется… Человек такой — во веки веков!

Спасенный, он ко всем и ко всему был настроен относительно благодушно и рокотал без злобы, без запала, всем и все прощая. Кроме, конечно, тех, кто был врагами до смерти, простить кого и означало убить себя, умереть. Но об этом сейчас не вспоминали, и Шерходжа был добр и ласков. Он, оказывается, умел быть и таким.

Только иногда хмурость овладевала им, заботы стягивали лоб в морщины, и Тамара уже поняла, что в такие минуты его лучше не трогать и ни о чем не спрашивать, даже не предлагать своих способностей утешить, отключить от забот. Он огрызался и отталкивал. Он был настоящим мужчиной, озабоченным своей судьбой, а значит, и ее судьбой.

Да, они спасены, но на время. Это и ей ясно…

А что делать?

В тот день настроение Шерходжи менялось много раз. После обеда он стал совсем мрачен и недоступен, и тут постучался и вошел Закир, уже знавший, кто именно скрывается в доме и кому нужен вайвояк. Но пока он принес не маузер, а газету. Лицо его, мелкое и какое-то бесформенное, мятое, улыбалось, изображая радость.

— Барин, — проверещал он, обращаясь к Шерходже, валявшемуся на постели в одежде, лишь подставившему мягкий стул под сапоги. — Я принес газету, вот…

— Зачем?

— По-моему, интересно для вас.

Шерходжа нехотя взял газету.

— Что тут читать?

— Вот это.

Прочитав, Шерходжа вскочил и забегал по комнате. Плюхнулся в кресло и перечитал статью. Было от чего воспрянуть духом. Ай да Обидий! В подземелье ходжикентской мельницы несчастный Кабул рассказывал о нем, а Шерходжа слушал от скуки, потому что больше нечего было делать. Внутренне он издевательски смеялся над этими Обидиями. Из всех способов борьбы он верил только в пулю.

Но вдруг и слово заставило его воскликнуть: ай да Обидий! Это было слово, не просто брошенное на перекрестке или на базаре. Это была газета, которую взяли сегодня в руки многие люди, грамотные, конечно, но, наверно, и безграмотным прочли вслух. Это было нечто крылатое, что полетит по другим городам и кишлакам и найдет многих и многих довольных сопереживателей. Статья напоминала выстрел, попавший в цель.