Бессмертие

Милицейский участок Байткургана он нашел за гузаром. Дежурный милиционер грел руки у открытой дверцы голландской печи, от души набитой каменным углем. Масуд показал свое удостоверение, открыли кабинет начальника, и вот уже он говорил по телефону с Газалкентом, с Саттаровым.

Тот выслушал все и сказал:

— Понятно. — И спросил: — А вы почему в Байткургане, Масуджан? В Ташкент едете?

— Да, ехал… Но теперь поверну домой, останусь…

Саттаров помолчал, похрипел в тихую ночную трубку.

— Помните, Масуджан, отец велел вам слушаться меня?

— Ну?

— Приказываю ночью никуда не трогаться. На рассвете ехать не к себе в кишлак, а в Газалкент. Здесь все обдумаем и организуем поисковую группу. Я сейчас же перекрою дороги и… и… запрещаю вам действовать в одиночку! Слышите?

— Слышу, Алимджан-ака…

— Про Шерходжу известно, что это он убил Чавандоза. Это уже не догадка. Вдова сразу узнала уздечку, подтвердила… Как и следовало ожидать.

— Какую уздечку?

— Алексей нашел ее в доме Тамары.

— Где?!

— В Ташкенте.

— Значит, Шерходжа был там?

— И опять исчез. Зарубите себе на носу, что это сильный и хитрый враг. Это не мальчишка. Он все время ускользает чуть раньше, чем мы хватаемся за него!

— Уздечка, — повторил Масуд. — Вороной конь.

А Саттаров повторял свое:

— Сильный и хитрый. Вам ясно?

— Ясно, Алимджан-ака.

На рассвете Салима, выспавшись у сандала, вышла умыться, увидела Масуда и спросила:

— А где вы запропастились на всю ночь?

— С Джурабаем-ака чаевничали.

Простились с чайханщиком, повели Серого к дороге… Небо очистилось, снег не падал, белая даль открылась и просматривалась во все концы. И они увидели на дороге арбу, катящуюся к Ташкенту.

— Не сердитесь, Салима, но если этот арбакеш согласится взять вас с собой, считайте, что я проводил вас.

— Конечно. И одной на арбе получше, чем вдвоем на коне.

— Как я обрадовался, когда вы приехали в Ходжикент! — сказал ей Масуд, задавливая вздох. — Всю жизнь я вам за это буду благодарен. А теперь… Не обижайтесь!

— Я не обижаюсь, Масуджан. Я на вас не обижаюсь ни за что, — повторила она.

Арба увезла ее, а Масуд тихим шагом пустил Серого в обратную сторону. Надо было обдумать все. До Газалкента времени хватит…

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Дом Тамары остался далеко. Уже в ту ночь, когда Шерходжа вышел из этого дома, ему показалось так. Несколько улиц, собственно, отделяло его от этого дома, ну, пусть несколько десятков улиц, так или иначе они находились в одном городе — этот дом, где осталась Тамара, и он, Шерходжа, а казалось, будто пустыни и горы, реки и моря пролегли между ними. Это потому, что сердце зацепилось за порог ее дома, а жизнь безжалостно отрывала…

Неужели он так привязался к Тамаре, что через два-три часа после того, как простился, уже затосковал? Или просто такой неуютный, неприветливый, чужой раскинулся вокруг целый город по сравнению с ее домом, где были тепло и внимание, еда и женская ласка? И никаких вопросов… А здесь будто бы все спрашивали: кто ты такой? Интересовались глазами, если и держали за зубами свои поганые языки.

Шерходжа очутился в одном из самых торговых районов города и понял, что больше, чем люди, которых он ненавидел сейчас, всех подряд, его пугало безлюдье. Наверно, поэтому, побродив по пустым и темным улочкам старого города, он выбрался сюда, оправдывая себя тем, что среди людей заметить и распознать путника труднее, чем на голом месте. А следили ли за ним? Вряд ли. Его давно бы уже могли взять, могли скрутить руки, несмотря на маузер на брюхе. Они ведь тоже не без вайвояков, и к тому же их много, а он — один.

Темнота становилась все плотней над головой и внизу, многочисленные ларьки, в которых гасли фонари, закрывались один за другим. Сейчас разойдутся по домам и хозяева и покупатели. А ему — куда?

Пробиваясь сквозь его усталые мысли, тупостью своей и однообразием заткнувшие уши как ватой, зацокали конские копыта. Шерходжа оглянулся и увидел старый фаэтон, кативший мимо вымирающих лавок. И был этот фаэтон пуст.

— Эй! — крикнул Шерходжа кучеру-извозчику, закутанному в рыжий чекмень и перепоясанному сыромятным ремнем. — Подбросьте на Чорсу!

Он решил вернуться в старый город, во всяком случае на ночь. Подальше от властей и немеркнущих глаз ГПУ…

— Садитесь, — громадный кучер, вероятно разбуженный его окриком и отбросивший с головы дождевой колпак из серой бязи, натянул вожжи.

Низенький, но крепкий конек остановился как вкопанный, перестали вертеться и колеса фаэтона.

Шерходжа вскочил, плюхнулся на продавленное сиденье и похвалил коня за послушность. Кучер рад был встряхнуться и поговорить, особенно о конях, и сам принялся нахваливать своего, давно таскавшего фаэтон и действительно научившегося слушаться малейшего движения вожжей.

— Умный конек.

— Где можно приобрести хорошую лошадь? — спросил Шерходжа. — Люблю лошадей!

— На базаре, — ответил, повернувшись, кучер, — где же!

— А дорого?

— За шестьдесят целковых скакуна купите.

— Базар завтра… А я и сегодня хорошего коня купил бы.

— Ехать надо?

— Не поможете найти действительно стоящего скакуна?

— Сегодня?

— Сто целковых выложу!