Бессмертие

По словам Саттарова, старшая жена бая, Фатима-биби, еще и сейчас ютилась здесь, в садовом доме, густо и старательно укрытом яблонями, вон там, выходит, за дувалом внутреннего двора. Бай бросил ее, куда ей было деваться? В тоскливом одиночестве готовилась встретить подступающую старость мать байского сына Шерходжи и дочери Дильдор… Правда, дочь еще оставалась с ней, но надолго ли хватит ее терпения? Дочь росла капризной, пристрастилась к забавам, а здесь стало вон как тихо и скучно… Молоденькая, ей тесны не только двор и сад, но и сам Ходжикент, ее манит другая жизнь, и кажется, что она, эта жизнь, тем прекрасней, чем дальше отсюда…

Байская дочка всем сама говорит об этом, она не только шаловлива и капризна, но и дерзка…

— А сын? — спросил Махкам.

— Честолюбивая сволочь, — ответил Саттаров. — Бывало, не подступишься…

— Где он, Шерходжа?

— В Ходжикенте его давно никто не видел. Исчез, отсюда, слава аллаху, сразу вслед за баем…

— Ну, а где сам Нарходжабай? Что о нем слышно?

— Разное… То одно долетит, то другое. Живет, как перекати-поле!

— Поточнее, Алимджан! Прошу.

— Сюда, в Ходжикент, бай не заглядывает. Это точно. Проверяли… Чаще всего бывает у третьей, самой любимой жены Суюн-беке, поселившейся в доме байского приказчика в Газалкенте. Есть у него еще жена Тамара, татарка, дочь купца Габдуллы. Этот Габдулла вел торговлю во многих крупных городах, а после революции, когда конфисковали его миллионы в банках, бежал с женой в Турцию, оставив Нарходжабаю дочь-красавицу вместе с ташкентской усадьбой. Так что у бая имеется еще добротный городской дом, где обитает Тамара. Бай ее изредка навещает…

— А четвертая жена?

— Карима? О, эта здесь, в кишлаке!

— Ну, а к ней бай заглядывает?

— Нет, нет! Не заглядывает, да и не может!

— Почему?

— Карима стала женой Исака-аксакала, председателя Ходжикентского сельсовета. Исак не нарадуется! Получил свое счастье!

— Что значит получил? Ему отдали младшую байскую жену, как конфискованное имущество?

— Да нет же… Тут старая история, давняя любовь… В свое время им помешали бай и отец Каримы, а теперь…

— Значит, забыл о ней старый Нарходжа?

— В самом начале приезжал, пытался отобрать ее у Исака, как-то даже увез, но Исак быстро вернул жену…

— Отнимал — вернул, — проворчал Махсудов, понимая, что под этими словами лежали запутанные отношения, которые вряд ли имели связь с делом об убийстве учителя.

Кто его застрелил?

Можно было подозревать честолюбивого Шерходжу, байского сынка. Но Саттаров повторил, что и след его простыл давным-давно. Можно самого бая!..

— Но его как раз в тот вечер видели на свадьбе у знакомого в Газалкенте, — сказал Саттаров. — Никуда не уходил, даже на пять — десять минут не отлучался… Гулял! Свидетелей — сколько хочешь!

— А еще есть какие-нибудь подозрения?

— Мельник Кабул…

— На чем это основано?

— Ни на чем, — мрачно отозвался Саттаров. — Оснований у меня никаких… Просто хитрая бестия, с языка мед течет, а нутро… Старый байский дружок и прислужник, частый гость у ишана… И какие-то внутренние догадки есть… Не он, так кто же еще?

— Этого мало.

Они приблизились к месту преступления.

— Труп нашли на веранде, — сказал Саттаров и показал, на какой, протянув в ее сторону свою камчу — плетку, которую не выпускал из рук. — Абдулладжан, очевидно, не спал, когда…

— Это случилось ночью?

— Да… Обычно Абдулладжан устраивался спать на веранде, один. Вот его постель, даже не убирали… Убийца перелез через дувал, в том месте, — и Саттаров ткнул плеткой в угол двора, где росло разветвленное тутовое дерево. — Там дувал осыпался, есть такой вот след… Похоже, вооруженный тихонько подошел поближе к веранде, где был Абдулладжан… Может быть, учитель еще читал — лампа стояла на веранде… Может быть, заметил силуэт подкрадывающегося человека, поднялся, подшагнул к краю веранды… Тогда тот отступил, захоронился за дерево, за тутовник, и выстрелил оттуда…

— И выстрелил, — повторил Махсудов.

— Там нашли гильзу…

По этой гильзе и установили, что убийца был вооружен маузером. Сейчас пыльный тутовник, растопырив ветки, стыдливо бросал жалкую тень в сторону от дома, вдоль дувала…

— Абдулладжан упал на самый край веранды, свесив с нее руку. Так и лежал, когда мы подошли. Щупленький, маленький… Окровавленный…

Открыв резную дверь, вошли в полутемную комнату. В ней стояли парты, на стене перед ними висела черная доска, тронутая мелом. С потолка свисала керосиновая лампа, прикрытая новым красным абажуром, в нишах аккуратными рядками теснились книги. Вот и все оружие, бывшее у учителя, — мел и книги…

— Калитку в дувале он закрывал на задвижку, — сказал Саттаров, — она была закрыта, когда мы пришли.

— Задвижка — не маузер… Не стреляет.

— Что же, вооружать учителей?

Махсудов не ответил.