Бессмертие

— Но ведь Нормат тоже в тюрьме. Что плохого сделал вам мой сын? Как только вылупился, с тех пор служит твоему отцу. Давно бы мог свой дом иметь, свое поле, теперь, слава богу, землю дают всем, кто работать хочет. За это кровь проливали… А он все крутится возле бая. Прожил свой век у него на побегушках. И даже за решеткой вместе с ним.

— В земле ковыряться лучше? Свои мозоли лизать?

— Лепешки с неба не падают.

— Нормат женится на Дильдор.

— Мертвой? — спросил Халмат Чавандоз.

Кожей Шерходжа ощутил свой нож за пазухой, за поясным платком. Примерился, далеко ли от него Халмат, рослый и крепкий, верткий и ловкий, все свои годы проведший на коне. Недаром его назвали Чавандозом — Всадником. Надо было как-то выиграть время, хоть минуту, и Шерходжа спросил, стараясь казаться пораженным:

— Мертвой? Дильдор? Что вы говорите?!

Тогда Халмат предупредил его, вероятно потому, что он невольно пошевелился.

— Сиди тихо. Я только сейчас из Газалкента. Ездил туда к Саттарову, чтобы справиться о судьбе своего сына. И все узнал. Я все знаю, — повторил он значительней. — Советую тебе явиться к Саттарову с повинной. Игра твоя кончена, байвача. Сейчас вместе поедем в Газалкент. Жена!

Он оглянулся на темное окно в конце веранды. Нельзя было терять ни секунды, и Шерходжа с выхваченным ножом приподнялся и рухнул на Чавандоза. Эта секунда, а может быть, и меньшая долька времени спасла его. Он крутнул раз и другой нож, всаженный по рукоятку в грудь Халмата, а жена Чавандоза так и спала в темной комнате, ничего не зная о постигшем ее горе.

Шерходжа действовал, как быстрая и точная машина. Схватил седло, замеченное на веранде сразу, едва повернул голову, донес до дувала и вскинул на спину коня, хрустевшего люцерной. Подпруги натянуты, стремя поймано. И вот — он в Ташкенте. Попробуй после этого не сказать, что ему помогает бог?

Ах, если бы еще хоть каплю сна! Он ворочался под шум дождя, закрывал глаза, зажмуривал их что есть силы, но сна не было. Не удавалось забыться и отключиться от мира, от далеких и близких воспоминаний, и он встал, нащупал ногами чувяки на полу и пошел…

Еще на пороге ее комнаты он понял, что Тамара тоже не спала!

— Караул! — слабо прошептала она.

Это придало ему смелости.

Когда он прилег к ней и прижался, она повторила:

— Караул! — и сделала попытку вскочить, но он обхватил ее и удержал. — Что вы делаете? Стыдитесь. Я жена вашего отца.

— Он в тюрьме, — зашептал Шерходжа. — И не выйдет оттуда. А ты будешь моей.

— Не трогайте! Я Олию позову!

— Отца расстреляют, а мы обвенчаемся. Ладно, ладно, я уберу руки, лежи спокойно и слушай меня. Я давно люблю тебя. Помнишь, мы приезжали из Ходжикента, ели мороженое, катались на конке? С тех пор… Поэтому я приехал к тебе. С отцом кончено, а ты молодая. Времена такие, все переворачивается, рвется… Жизнь ломается, что же, нам пропадать? Ты молодая, как и я. Ты моя ровесница, — шептал он, часто дыша. — Ты моя…

Запахи, окутавшие ее, разжигали страсть, но он удерживал себя и только гладил кончики ее волос на подушке. И Тамара повернулась, привстала и сама впилась в его губы.

Руки его, скользя по шелковому белью, раздевали ее, а она спрашивала:

— Не оставишь меня? Не оставишь?

На рассвете, когда дождь утих и первые робкие лучи коснулись штор, он спал на ее плече, а она пыталась догадаться: что дальше, какая будет жизнь, что их ожидает? И не могла.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Ходжикентское дело, к которому за этот месяц Махкам Махсудов возвращался не раз, сдвинулось с места. Правда, оно пополнилось такими фактами, такими происшествиями, что и предположить нельзя было, но сдвинулось. Ночью, не щадя коня, прискакал из Ходжикента Трошин. И они раньше, чем Батыров привез Кабула-караванщика с его дочерью Замирой, еще раз допросили Нормата и Нарходжабая. Сначала по отдельности.

Узнав, что Шерходжа ножом нанес опасные, может быть смертельные, раны Дильдор, Нормат застонал, застучал кулаками по своей голове, а потом унялся и стал давать новые, откровенные показания.

Это он, Нормат, убил учителя Абиджана. Да. Вот этой рукой. У мельницы, камнем. Да, камнем, чтобы не было лишнего шума. Выследил, когда учитель зачем-то пошел к реке. Вечером. Солнце уже село, и птицы только что перестали щебетать. Всю ночь убитый, отнесенный водой, потому что Нормат скинул его в реку, но зацепившийся за берег неподалеку, пролежал на отмели. До рассвета, когда его обнаружили.

А кто приказал убить Абиджана? Шерходжа, будь он трижды проклят!

Сам он, байский сын, скрывался тогда в горах, в одной из пещер. Вокруг Ходжикента много пещер, легко укрыться, сам черт собьется с ног — не отыщет, не откопает. Стало холодно — байвача перебрался к Кабулу-мельнику. Через мельника держали с ним связь.