Бессмертие

— Нет. Два часа спать. Привезут караванщика с его дочерью, может быть, они знают, где намеревался укрыться Шерходжа. У них обязательно должно быть назначено место встречи. Жених и невеста собирались вместе бежать за границу, как видно по запасам золота и драгоценностей. Невеста вряд ли задержит Шерходжу, но золото! А главное — оружие. Замира должна привезти ему оружие, это ясно как дважды два. Он не видел, как вы их выводили из тайника?

Трошин еле пожал костлявыми плечами:

— Это знает наверняка один Шерходжа. Было темно, однако…

— Саттаров сказал, что оба перевала будут закрыты, меры приняты, бойцы уже в пути.

— Дом Тамары, мне кажется, надо осмотреть так… Сначала двор и конюшню. Вороной Чавандоза!

— Ну конечно, я скажу… Береги свои два часа, Алеша, а я пойду в госпиталь — предупредить Николая Сергеевича, чтобы никого не пускали к Дильдор. Шерходжа может пробраться к ней, если дознается, где она. У него звериная вспыльчивость…

— Если бы только это.

— И натиск, и нюх… Учти. Замиру и Кабула поручаю тебе.

— Есть.

Махсудов ушел из кабинета раньше, чем усталый Трошин поднялся на ноги…

По всей дороге к госпиталю тополя еще блестели от утреннего света и снега. Первые арбы проезжали через мост над Анхором. Знакомой дорогой Махкам уже ходил к Дильдор со своей женой, но он и раньше знал этот госпиталь. После городского восстания генерала Осипова, которое так и называли осиповским, Махсудов сам лежал в этом, госпитале с пулевым ранением в плечо. И тот же хирург, Николай Сергеевич, делал ему операцию, вынимал пулю, щуря за пенсне добрые глаза.

Именно его Махкамов попросил съездить в Ходжикент, именно ему доверил заботы о Дильдор, которую они встретили с Назокат и обласкали, как только могли. После дальнего пути из Ходжикента Сергей Николаевич сказал лишь одну фразу:

— Она почти безнадежна…

А была она совсем юной, и в глазах ее светилась ясная душа. В другое время и в других обстоятельствах можно было только порадоваться за сына, полюбившего такую девушку, ответившую к тому же на его любовь. А сейчас? Останется ли Дильдор жива? Всем сердцем Махсудов пожелал ей этого и опять услышал, как Сергей Николаевич с тревогой в слабом голосе говорит: «Она почти безнадежна… безнадежна…» ГПУ скоро закончит следствие, и, наверно, суд приговорит ее отца к расстрелу. Его расстреляют. Это не безжалостно, а справедливо. Смерть учителей, смерть Халмата — на совести Нарходжабая. И Нормат на его совести. И даже сын на его совести. Он, Нарходжабай, организатор всех этих преступлений.

Было о чем задуматься Махкаму в тихий час, когда город еще только просыпался.

Проводив соседскую девушку Салиму на работу в ходжикентскую школу, Назокат не сомневалась, что знакомство и дружба Салимы и Масуда перерастут в любовь, а любовь приведет к свадьбе, как полагается. Иной раз даже обменивались с женой короткими фразами и шутками об этой свадьбе, гадали, где ее сыграть — в Ташкенте или Ходжикенте, намечали срок — на осень. От этих планов не осталось ни следа…

Сами собой воспоминания сменились мыслями о Дильдор. Девушка открыла лицо и пошла учиться. Не побоялась угрозы брата. Все сказала Масуду. Это верная любовь. Большая любовь. Дильдор… она не только красивая, она умная.

В госпитале он отыскал Сергея Николаевича и сразу спросил:

— Как она?

Доктор ответил фразой, сразу снявшей и напряжение и груз:

— В обиде на твоего сына. Сокол забыл свою любимую!

Сам он улыбался, а глаза за стеклами пенсне играли.

— Я извинюсь за сына! Такое… такие дела! Каждый час, каждая минута… Ты пустишь меня к ней?

— Провожу.

Она лежала на койке под окном и задумчиво смотрела в потолок, а повернув глаза и увидев отца Масуда, увидев, что это к ней пришли, порозовела. И услышала:

— Здравствуйте, доченька. Принес вам привет от Масуджана.

— Правда? — прошептала она. — Как я рада!

— Он говорил со мной по телефону. Все время беспокоится, как вы.

— Очень хорошо. Я — хорошо. Как у него дела?

— И у него… И у него хорошо.

— Правда? — переспросила она.

— Трудные дела, но идут.

— В школе?

— В школе тоже. Два учителя приехали из Ферганы.

— Ой, хоть капельку станет легче Масуджану. А то… Старостой выбрали, а я вон где…

— Вы не говорите много, не утомляйтесь. Не забывайте, что вам надо лежать спокойно.

— Отстану от учебы. Это будет неприятно Масуджану.

— Догоните. Он сам поможет вам, Дильдор. Мама его поможет, ведь она учительница, Назокат-опа. Я ей прикажу, она начнет каждый день ходить к вам в госпиталь, заниматься. Ведь она и ваша мама, — прибавил он.

В посветлевших глазах Дильдор, больших, как самые крупные черные сливы, сразу скопилось по слезе.

— Ну вот, опач… Не надо, опач.

Это значило — милая, и теперь слезы потекли по ее щекам, а он достал платок и промокнул их раньше, чем она вынула руку из-под одеяла. Другая рука у нее была прибинтована к телу. В палату вошел Сергей Николаевич:

— Хватит, не утомляйте девочку, Махкам Махсудович.

И Махсудов встал со стула, на котором придвинулся было к ее постели.

— Когда разрешат, принесу вам книги для занятий. А сейчас…

— У меня есть что делать.

— Что же вы делаете? — поинтересовался Махсудов.