Бессмертие мистера Голдмена

- Не узнаешь? - он присмотрелся ко мне.

- Что… Иззи? Иззи Голдмен?

- Да…

- Тот самый Иззи Голдмен?

- Именно он…

- Ну, надо же… - он заулыбался. - Кто бы мог подумать… спустя столько лет… Иззи…

- Рад меня видеть?

- Рад? Что? Ты вообще о чем? - он смеялся. - Постой… постой… не уходи никуда… она должна это видеть… Люси! Люси, посмотри, кто к нам пожаловал…

Она подошла. Люси. Люси Уиллис. Я не помнил ее девичьей фамилии, но прекрасно запомнил ее лицо. Она была среди тех девчонок, что посмеивались надо мной в момент истязательств Майкла. Посмеивалась, когда я лежал на холодном полу со спущенными штанами…

- Кто?… Боже… Боже милостивый…

- Ты узнаешь его?

- Это же… это же Иззи, Майкл! Это же тот самый Иззи Голдмен!

- Представляешь?! Вот уж рождественский сюрприз…

Они стояли и обсуждали меня, как будто меня и вовсе не было рядом. Как будто я был пугалом, над которым все потешались… обсуждали, как будто я вовсе не был человеком.

- Эй, Иззи…

- Да…

- А ты помнишь, как мы подтрунивали тебя?

- Я помню все…

- Эй, малыш Иззи! Спой-ка нам! Спой-ка нам рождественский гимн…

- Перестань, Майкл, - она попыталась остановить его, но как-то неуверенно.

- Да брось… это же весело, верно, малыш Иззи? Это же безумно весело! Давай, спой нам…

- Я не буду петь…

- Что? Будешь… еще как будешь…

- Ты ошибаешься…

- Я никогда не ошибаюсь, малыш Иззи… именно поэтому я здесь, в тепле и уюте, а ты приносишь мне посылки. Это твое место по праву…

- Заткнись…

- Что? Что ты сказал? Кому это ты сказал заткнуться, а, щенок?

- Тебе… я не буду петь… ни для тебя, ни для кого бы то ни было…

- Будешь, сукин сын… ничтожество… пой рождественский гимн! Я приказываю тебе!

Его тон был именно таким, каким я запомнил его с детства. Мне показалось, что Майкл Уиллис изменился, но это был просто повзрослевший мальчишка. Мальчишка, который любил жестокость чуть меньше, чем любил самого себя.

- Пой!

- Нет!

- Пой, я тебе сказал! Не то я тебя проучу!

- Я не буду… - от обиды у меня защемило в душе. По лицу побежали слезы, за которые стало еще более стыдно. Люси смотрела на меня и улыбалась.

- Ах ты тварь… - он схватил меня за воротник и с силой скинул с крыльца. Я больно ударился спиной о плитку, которой была выложена дорожка к его дому. - Проваливай! И не смей больше появляться у меня на глазах, не то я сверну тебе шею, мразь! Пошел вон!…

Это были последние слова, которые Майкл Уиллис сказал своим привычным тоном. Я помню, Боб… я помню, как поднялся на ноги, отряхнул себя от снега, снял с плеча сумку и отложил ее в сторону. Помню, как я сжал кулаки и бросился на дверь, которая оказалась на удивление хлюпкой. В это время на улице уже никого не было, и даже машины не проезжали мимо… никто не видел, как я ворвался в их дом…

Я был взрослым… да, на какой-то миг я себя снова ощутил тем самым маленьким мальчиком, но это чувство испарилось настолько быстро, что я даже не успел этого заметить. Мои мускулы были сильны, а в моих венах текли ненависть и ярость. Я помню лицо Майкла, когда он увидел меня, ворвавшегося в его хрупкую крепость, зовущуюся домом. Помню, как он что-то сказал, но моя реакция оказалась гораздо проворнее его слов. Я схватил лампу, стоящую на небольшом столике в прихожей, и ударил его, сломал ногу. Он закричал, но кроме меня и его семьи больше никто не услышал его крика: снежная буря за окном была моим союзником, темным мстителем, как и я сам… она поглотила все, что в ту ночь доносилось из дома Майкла Уиллиса.

Я пытал его, Боб… я пытал их всех… избивал их у него на глазах, чтобы он почувствовал ту же боль, которую чувствовал я сам в детстве. Я видел страх в его глазах, и это чувство опьянило меня… в тот момент я уже не понимал, что творю… я наносил удар за ударом, подбегая то к одному, то к другому. Для меня уже было неважно, кто попадает под моя ярость. Мне достаточно было время от времени оглядываться на Майкла и смотреть, как из его красных глаз льются слезы, как его рот искажен болью… мне нравилось смотреть, как он страдает…

Последним…

Боб… последним был тот самый мальчик, которого я видел через окно - младший сын Майкла. Он смотрел на меня непонимающими глазами, но для меня это уже было неважно…

Я сделал это… Боб… я убил их всех… одного за другим, и в тот момент, как последним остался сам Майкл, я подошел к нему, поднял и заставил смотреть на свое детище. Я заставил его смотреть на то, что сделал собственными руками. Руками, которыми никогда прежде не мог сделать боль… но сделал…

Он уже ничего не говорил… он проклинал меня, обещал убить, когда я только приступил к своей мести, но потом… потом у него закончились слова, и он только выл от боли, которая разрывала его сердце точно так же, как когда-то было разорвано мое…

С ним я сделал это медленно… я смотрел на обессилившее тело и понимал, что теперь, когда мои руки были в крови… в детской крови, Боб… я был отмщен…