Бессмертная рать

Передышки противник не дал. Сразу же после того, как стихла стрельба, послышался рев моторов, началась атака. Танки на полном ходу устремились вперед. Немцы знали, что артиллерии у нас нет, а бронебойщики не могли справиться с таким количеством танков. Из-за выпущенных танками снарядов перед нашими позициями снова поднялись клубы пыли, что-то загорелось. На какое-то время часть наступающего противника скрывалась всполохами взрывов и оседающей пылью. Наша оборона молчала, подпуская противника поближе. Застучали пулеметы, захлопали ПТРД. Пехота противника, успевшая к тому времени устать от бега, замедлилась, огрызаясь огнем, стараясь уничтожить или заставить замолчать пулеметные расчеты и расчеты противотанковых ружей. Пулеметы все яростнее поливала очередями цепи наступающих, стараясь прижать пехоту противника к земле, остановиться.

Краснов отметил про себя, что немцы не такие уж и трусы и воевать их учат неплохо. Наши бойцы, хоть и умели в большинстве своем сносно стрелять, попадали не часто, так как солдаты противника наступали по всем правилам военного искусства. Вся эта масса неуклонно двигалась к нашим позициям. Головные танки подошли на расстояние броска гранаты. В этот раз советские бойцы действовали увереннее и расчетливее. Слева от лейтенанта танк противника был остановлен броском гранаты, перебили гусеницу. Танк остановился. Кто кинул, лейтенант не видел. Тут же в остановившийся танк полетели две бутылки. Одна разбилась о левый борт. Жидкость загорелась, но практически сразу погасла. Вторая бутылка разбилась о башню. Горящая жидкость стекла к моторному отсеку. Танк не хотел разгораться. «В мотор, в мотор нужно», – мелькнуло в голове у Краснова. Он уже схватил бутылку и хотел бежать туда. Но его опередил боец. Это был Авалиани, молодой грузин восемнадцати лет. Выпрыгнув из окопа, он практически не пригибаясь (безумец) подбежал сбоку к танку. На его счастье, танкисты его не видели и не успели развернуть башню, чтобы срезать его из пулемета. С остервенением Авалиани бросил бутылку. Попал точно в моторный отсек. Огонь стал пожирать танк, захватывая его в свои цепкие объятья. Грузин побежал назад. В это время пуля или осколок задели его левую руку. По касательной, немного оцарапав. Схватившись за раненую руку, он прямо свалился в окоп. В этот момент к нему подбежал Краснов.

– Молодец, Авалиани. Хорошо ты его.

– Что он, горит?

– Горит, разгорается. Ты ранен?

– Немного зацепило.

– Сейчас…

Лейтенант стал разрывать упаковку с бинтом. Наспех, прямо поверх рукава намотали бинт. Лейтенант все это время посматривал за танком. Пока бинтовались, в танке открылся люк. Танкисты покидали обреченный танк. И лейтенант и Авалиани впервые видели немцев настолько близко. Они переглянулись. В голове у обоих мелькнула мысль: «Стрелять». Но было еще и другое. Оба они видели людей, живых людей. Да, они враги, но они живые, совсем рядом. Тем более, они вылезают из подбитого танка. Оба в замешательстве смотрели друг на друга. Это длилось какую-то пару секунд. Рядом раздались выстрелы. Пули настигли танкистов: кого-то рядом с танком, кого-то еще на броне. С танком было покончено, больше он не представлял опасности. Выстрелы заставили обоих как бы очнуться. Наспех завязав узел на бинте, Краснов спросил:

– Стрелять можешь?

– Могу.

– Давай. Молодец, – лейтенант еще раз похвалил бойца и похлопал его по правому плечу, улыбаясь при этом. Он был горд за своих бойцов. Он видел, что они делали свою работу. Пусть не без помарок, но делали.

Бронебойщики опять отличились. На подходе к позициям было остановлено еще два танка. Один слабо дымился, у второго была повреждена ходовая. Один из немецких танков заехал к нему сзади, и танкисты пытались зацепить тросом обездвиженный танк. Наш огонь не мог им помешать, так как те прятались за броней. Бронебойщики же переключились на другие цели. Смирнов видел это. «Сжечь бы его, но чем? Как? Артиллерии нет, гранату не добросишь. Уйдет. Зря старания бронебойщиков пропадут. Починят, подлатают и опять на нас поедет. Жаль». Немецкие танкисты зацепили танк и стали медленно буксировать его к своим позициям.

Уже четыре горящих танка было перед нашими позициями. Но этого было мало. Десять танков еще наступали на позиции роты Смирнова. Лещенко весь бой словно летал по позициям. Казалось, он успевал везде. Он быстро перемещался по окопам (вот что значит, было время вырыть ходы сообщений), появляясь то тут, то там, чем вселял еще больше уверенности в молодых бойцов. Хоть он и торопился везде успеть, но у него получалось делать это как-то по-деловому, словно он не спешил, словно это вовсе не бой, а так, тренировка, обучение. Но это было только снаружи. Внутри же он просто кипел. Он словно стал одержимым. В нем проснулась какая-то звериная злоба к врагу, желание уничтожить его во что бы то ни стало, сокрушить. Он перемещался по позициям и выполнял установку, которую дал сам себе: уничтожать врага. Он порядком запыхался, но злость придавала ему сил. По танкистам, что вылезали из подбитого танка, стрелял именно он.