Джесси понимала, что если утренняя атака провалится, Джон и Джесси Фремонт станут «закоренелым бунтарем и женским политиком». Она удивлялась, почему ей, однажды поверившей генералу Кирни, что нельзя восставать против собственного правительства, вновь хочется встать на этот тернистый путь.
Издали послышались голоса; они становились все громче и, казалось, приближались с разных сторон. Джесси и Джон вышли из палатки, желая узнать причину шума. Сообщение о смещении Джона стало известно в офицерской столовой, и офицеры пришли, чтобы удостовериться. Они стояли полукругом перед палаткой в шесть рядов. Послышалась вторая волна звуков возбужденных голосов, топот ног, и на плацу показались бегущие солдаты, и в слабом свете луны Джесси почудилось, что тысячи заполнили плац и последние ряды скрывались в темноте.
Один из офицеров громко спросил:
— Верно ли, генерал Фремонт, что вас сняли с поста?
— Да, — ответил спокойно он, — это верно. — Через минуту он продолжил: — Мы выросли вместе как армия. Мне знаком отважный, самоотверженный дух, который привел вас к делу защиты страны. Продолжайте, как начали, и окажите моему преемнику такой же сердечный и полный энтузиазма прием, какой вы оказывали мне. Солдаты, сожалею, что покидаю вас.
Резкие крики протеста раздались в передних рядах офицеров. Джесси слышала слившуюся волну протеста солдат, выкрикивавших различные слова, означавшие одно и то же. Она слышала, как офицеры угрожали подать в отставку, солдаты требовали, чтобы Джон продолжал командовать, клялись, что не станут сражаться под чьим бы то ни было иным началом, что бросят ружья, что имеют право сражаться, как давно уже планировали и как им было обещано.
Постепенно солдаты успокоились. Все смотрели на Джона, ожидая его ответа. Он сказал, что никто не может опротестовать действия президента и первая обязанность солдата — исполнять приказы, что он больше не командует ими, что они сражаются не ради какого-то офицера, а за великое дело Союза.
Джон просил солдат вернуться на свои места. Никто не сдвинулся с места; они ждали иного ответа, а этот их не удовлетворял. Он повернулся и посмотрел на жену. Молчание не могло скрыть напряжения. Она видела, что внутри него идет трудная борьба. Она молчала. Теперь дело за Джоном, стоящим перед армией, созданной им самим, ему принимать окончательное решение. Он повернулся лицом к офицерам и солдатам:
— Готовьтесь к наступлению!
Раздался стихийный радостный крик; офицеры и солдаты немедленно разошлись с криками и песнями, полные энтузиазма. Джесси вошла в палатку и села за длинный дощатый стол. Через несколько минут появился Джон и сел на скамью рядом с ней. Они сидели плечом к плечу, два товарища ста дней. Они были втянуты в водоворот суматохи и хаоса, работали как одержимые, отдали лучшие порывы своих сердец и ума делу, которое любили так много лет. Конечно, Джон и Джесси допускали ошибки: они пытались вести войну, может быть, не такую уж дешевую в долларах, но с наименьшими людскими потерями. Их обманывали, обводили вокруг пальца, грабили — но всегда северяне, обогащавшиеся на военных контрактах.
Вместе с дерзостью Джона в области военной стратегии чета Фремонт пыталась применить такой же фактор в сфере политических маневров, но президент Линкольн не хотел освобождать рабов, и, таким образом, их самостоятельное действие было истолковано как поспешность, неуправляемое стремление превысить свои полномочия. Они продолжали думать, что были правы в вопросе об освобождении негров, что ради этого ведется война и рабы будут освобождены до ее завершения, и их утешало то, что половина северян поддерживала их в таких убеждениях. Но вот всего через сто дней их отвергли, от них отказались. Еще два или три часа, и они нанесут удар, не имея законного права на него, но в силу своего характера и сущности самого дела, как это было во время второй экспедиции и завоевания Калифорнии.
И вновь тишина вокруг них и их решимость были нарушены: вдали застучали подковы лошадей, их шум приближался с каждой минутой. Джесси и Джон сидели со сжатыми руками, глядя в темноте друг на друга; лошади подскакали к самой палатке. Всадники быстро спрыгнули с коней. Сапоги застучали по небольшому деревянному настилу перед палаткой. Джесси и Джон поднялись, когда в палатку вошел генерал Хантер, высказавший комплименты генералу Фремонту и принявший командование армией Запада.
Их поезд должен был прибыть в Сент-Луис в девять часов утра, но добрался до города лишь в девять вечера. Когда они подъехали к дому Бранта, то обнаружили, что улица и все свободные участки вокруг дома запружены женщинами и детьми, молодыми парнями и стариками, собравшимися с раннего утра. Выходя из кареты, они услышали крики и приветствия. Толпа расступилась, открыв им проход, и Джесси увидела, что над входом висят гирлянды, а ступени лестницы засыпаны цветами. Жены и дети их солдат в Спрингфилде заговаривали с ними, старались подбодрить, выражали свое уважение и любовь. Одна пожилая женщина решительно сказала, обращаясь к ним: