Бессмертная жизнь Генриетты Лакс

«Эльси Лакс», — ответила я, внимательно разглядывая имена у него из-за плеча, в то время как мое сердце билось как сумасшедшее. Вдруг я изумленно указала на слова «Эльси Лакс», написанные на странице, и воскликнула: «О, Боже мой! Вот она!»

Дебора перестала дышать, ее лицо вдруг сделалось пепельным. Она закрыла глаза, схватила мою руку, чтобы успокоиться, и зашептала: «Спасибо тебе, Господи… Спасибо тебе, Господи».

«Ух ты. Вот так сюрприз, — сказал Лурц, — я почти не верил, что мы найдем ее в списке».

Мы с Деборой начали скакать вокруг и хлопать в ладоши. Не важно, о чем говорилось в этих записях, в любом случае мы узнаем что-то о жизни Эльси. Нам казалось, что это было лучше, чем не знать совсем ничего.

Лурц открыл страницу с данными Эльси, затем быстро закрыл глаза и прижал книгу к груди, прежде чем мы успели что-либо увидеть. «Никогда не видел фотографию из одного из этих отчетов», — прошептал он.

Он опустил книгу пониже, чтобы мы тоже могли видеть, и мне вдруг показалось, что время остановилось. Втроем мы стояли, почти касаясь головами страницы, и Дебора закричала: «О, моя малышка! Она прямо как моя дочь!.. Она прямо как Дэвон!.. Она прямо как мой отец!.. У нее гладкая оливковая кожа Лаксов».

Лурц и я молча уставились на фотографию.

На ней Эльси стояла перед стеной с нарисованными цифрами для измерения роста. Ее курчавые волосы, которые когда-то часами расчесывала и заплетала Генриетта, были с большими колтунами, которые заканчивались прямо под отметкой в пять футов позади девочки. Ее когда-то красивые глаза были выпучены, слегка налиты кровью и почти закрыты из-за отека. Она плакала и глядела куда-то чуть ниже уровня фотоаппарата, ее лицо было уродливым и почти неузнаваемым, ноздри были воспалены и в соплях; губы распухли почти в два раза по сравнению с нормальным размером и были окружены глубоким темным кольцом потрескавшейся кожи; язык распух и выдавался изо рта. Казалось, она кричит. Голова Эльси была неестественно развернута влево, ее подбородок подняли и удерживали на месте две большие белые руки.

«Она не хочет так поворачивать голову, — прошептала Дебора. — Почему они так держат ее?»

Никто не ответил. Мы все просто стояли, уставившись на эти большие белые руки на шее Эльси. Они были женственными, с тщательно сделанным маникюром, слегка розоватыми — такие руки ожидаешь увидеть в рекламе лака для ногтей, а не на горле плачущего ребенка.

Дебора положила свою старую фотографию Эльси, где она еще маленькая девочка, рядом с новой фотографией.

«О, она была красивой», — прошептал Лурц.

Дебора провела пальцем по лицу Эльси на сделанной в Краунсвилле фотографии. «Кажется, будто она задается вопросом, где я, — сказала она. — Кажется, ей нужна ее сестра».

Фотография была верхним углом скреплена с отчетом о вскрытии Эльси, который я и Лурц начали читать, произнося некоторые фразы вслух: «Диагноз „идиотия“… напрямую связан с сифилисом… самопроизвольная рвота, вызванная тем, что больная засовывала пальцы в горло за шесть месяцев до смерти». В конце говорилось, что ее «рвало кофеподобной субстанцией», которая, возможно, была сгустками крови.

Как только Лурц прочел вслух фразу «рвало кофеподобной субстанцией», в кабинет ворвался низенький толстый лысый мужчина в темном деловом костюме, который приказал мне прекратить делать заметки и потребовал сообщить, что мы здесь делаем.

«Это члены семьи пациентки, — отрывисто ответил Лурц. — Они пришли посмотреть медицинские записи больной».

Мужчина замолчал, посмотрел сначала на Дебору, потом на меня: невысокая пятидесятилетняя черная женщина и высокая двадцатилетняя белая женщина. Дебора сжала свою палку и пристально посмотрела ему в глаза; ее взгляд почти умолял его вступить с ней в бой. Она залезла в сумку и вытащила три листка бумаги: свое свидетельство о рождении, свидетельство о рождении Эльси и официальный документ, дающий ей право выступать доверенным лицом Эльси. Дебора потратила не один месяц, чтобы получить этот документ — на тот случай, если кто-то попытается помешать ей делать именно то, чем мы занимались в данный момент.

Она передала документы мужчине, который схватил книгу с отчетами о вскрытии и принялся читать. Мы с Деборой глядели на него, и обе были настолько разозлены его попыткой нас остановить, что не понимали, что перед нами — один из немногих официальных представителей больницы, кто когда-либо пытался защитить частную жизнь семьи Лакс.

«Может ли Дебора получить копию отчета о вскрытии?» — спросила я.

«Да, может, — ответил он, — если напишет письменный запрос». С этими словами он схватил со стола лист бумаги и передал его Деборе.

«Что я должна написать?» — поинтересовалась она.

Лурц начал диктовать: «Я, Дебора Лакс…»

Через несколько минут она составила официальный запрос на медицинские записи на обрывке бумаги, передала его Лурцу и сказала: «Еще мне нужна как следует увеличенная копия этой фотографии».