Бессмертники — цветы вечности

Навестив Черепановых и закупив продуктов к ужину, Варя вернулась домой. Уставшая от массы впечатлений Ниночка не дождалась, пока она растопит плиту, и заявила, что не голодна и идет спать. Через минуту в спальне все стихло. Когда Варя заглянула в ее комнату, та уже спала. Она поправила подушку, подоткнула одеяльце, осторожно убрала плюшевого Мишку — и задумалась. Ей вспомнилось, как вот здесь, на полу, словно охраняя спокойный детский сон, сидел с этим Мишкой в руках тот, кого Саша Орехова назвала сегодня Петром Литвинцевым. В ту ночь она просто не знала, как от него избавиться, куда деть. Пришлось сбегать за Сашей. Когда они пришли, он, не дождавшись их, уснул. Уснул, привалившись спиной к стене и уронив голову на грудь, — такой большой, сильный и в то же время смертельно усталый человек…

Тогда, казалось, она обратила внимание только на это, потому что очень волновалась. Но теперь вспомнилось и другое: его изможденное, заросшее, но в общем-то вполне приятное лицо, синий, наколотый тушью якорек на кисти левой руки, розовый шрам на шее, чуть повыше плеча.

Если б она знала тогда, кто он в действительности — этот посланец Нижнего Тагила! Матрос с «Потемкина»! Трудно представить, сколько пришлось пережить этому парню, пока за ним гналась полиция. Впрочем, представить еще можно, пережить другое дело. Такое не каждому по силам, не каждому по плечу.

В тот вечер они сразу же из за чего-то повздорили. Из-за чего? Из-за того, что она не дала ему явки к Накорякову? Но ведь у нее нет и не может быть этой явки, ибо Накоряков — это Назар, а Назар это боевая дружина, тайны которой охраняются еще строже, чем тайны типографии!

Да, о Накорякове они говорили, но спорили из-за чего-то другого. Теперь уж, видно, не вспомнить, хотя это и не имеет никакого значения Просто придется при встрече извиниться — вот и все. Наверное, она действительно виновата перед ним.

Истопив на ночь печь, она села к столу и весь вечер настойчиво штудировала взятую у «Хадичи» литературу. Завтра у нее занятие в кружке Потом беседа с девушками-дружинницами в швейной мастерской Степаниды Токаревой. Это — просьба и поручение Назара и ей хочется чтобы девушки остались довольны.

Покончив с делами, она совсем уж было решила забраться в постель, но тут послышался условный стук в ставень, и она поспешила открывать.

Поздней гостью оказалась жена рабочего, по решению комитета устроенного на должность надзирателя в уфимской тюрьме. Этот мужественный человек стал надежным связующим звеном между организацией и теми, кого уфимской полиции удалось вырвать из ее рядов и упрятать за высокими стенами тюремного замка. Через него заключенные узнают о работе на воле, о ходе следствия по их делу, о судьбе их родных и друзей. Через него передаются письма, лекарства, прокламации, а иногда и кое-что посущественнее. Сейчас он передавал, что против арестованных симских рабочих затевается что-то нехорошее. Тюремное и другое черносотенно настроенное начальство натравливает на них уголовников из соседних камер. Товарищ опасался, как бы эти головорезы не устроили в тюрьме резни политиков, просил передать это комитету и защитникам симцев. Подобное в российских тюрьмах уже случалось, значит, дело серьезное. Завтра же утром она разыщет нужных людей и передаст. Но ведь до этого завтра еще целая ночь!

Глава седьмая

Отыскав Накорякова на его явочной квартире, Литвинцев сразу предупредил:

— Я надолго, Назар. Пока не выложу все свои вопросы и не получу на них толковые ответы, не уйду. Даже если выгонять станешь. Вот так-то, веселый человек.

Накоряков закрыл книгу, которую перед его приходом читал, пригладил светлые волосы на голове, довольно крякнул и почти лег грудью на стол.

— Давай, Петро. Рано или поздно с вопросами нужно кончать. По-моему, лучше раньше. Верно?

Волнуясь, Литвинцев рассказал, какое впечатление произвело на него знакомство с уфимскими боевиками и уставом их организации, как не хватало такой организации и такой связи с рабочими черноморским морякам, и тут же признался:

— Все здорово, все грандиозно, но главной задачи вашего плана что-то не пойму. Есть же она — главная, конечная?

— Разумеется, Петро, есть. Ты прочел устав, но устав — это еще не план, сам понимаешь.

— Это я понимаю. И все-таки?

Накоряков медленно поднялся, вышел из-за стола, прошелся по комнате.

— Об этом тебе лучше было бы поговорить с руководителями совета дружины, но раз их нет, попытаюсь объяснить сам. Так сказать, в общих чертах, без деталей. Остальное обмозгуешь сам.

Он опять сел, опять тяжело навалился на край стола и, щуря светлые близорукие глаза, заговорил: