В то время дверь из прихожей открылась, и Варя увидела молодого человека из окружения Петра. Подозвав Литвинцева, он зашептал ему что-то на ухо, и она заметила, как мгновенно потемнело лицо Петра. Прежние тревоги — и за товарищей, и за него — вспыхнули с новой силой.
Литвинцев вышел вместе с боевиком и вскоре вернулся. Голос его прозвучал негромко и почти спокойно:
— Товарищи, за домом замечено наблюдение полиции. Прошу закончить собрание и первыми покинуть квартиру членов комитета.
Видя, что некоторые товарищи засуетились и заволновались сверх меры, успокоил:
— Сейчас главное для всех нас — спокойствие. Пока полицейских мало, смело выходите за ворота и — в разные стороны. Не мешкайте, но и не создавайте толчеи!.. Не волнуйтесь и вы, товарищ Трапезников: мои люди вас проводят!
Во двор Варя выскочила едва ли не первая, ибо сидела у самого выхода. Она хорошо видела, как один из боевиков увел Трапезникова, как дружно рассыпались за воротами члены комитета, как повалили туда же и другие, но сама вся тянула, все медлила, дожидаясь, когда пойдет и Петр.
— А вы чего тут мнетесь? — подбежав к ней, не очень вежливо бросил Литвинцев. — Полицейских напугались?
— А вы сами, Петр? — пролепетала она. — Сами вы как?
— Я знаю свое дело, — резко оборвал он. И вдруг чуть ли не присел перед ней на корточки, как перед маленькой беспомощной девочкой.
— На улицу вам уже не пробиться… Что же мне с вами делать, горе мое?
На мгновение ей показалось, что он растерялся. Но в следующее мгновение она уже была у него на руках и, жмуря от ужаса глаза, куда-то поплыла. Потом был короткий, совершенно невообразимый полет. И тут же — снег, снег, снег! Снег в рукавицах, снег за шиворотом, снег в валенках, даже во рту!
Открыв глаза, она обнаружила себя в незнакомом дворе барахтающейся в глубочайшем сугробе, наметенном у плотного дощатого забора. Рядом, валясь кроной на забор, словно воткнутая в сугроб, стояла старая ветвистая яблоня. Дальше — еще одна, а там еще и еще… Чей-то сад, чей-то двор… Господи, что же это такое!..
Ее душили слезы бессилия и гнева. Что он сделал с ней? Как он смел? Кто учил его такому обращению с женщинами? Вот она сейчас выберется из этого снега… вот она выберется… выберется… Должен же в конце концов когда-то кончиться этот бесконечный проклятый снег!..
Заливистые полицейские свистки за забором вернули ее в реальную жизнь. Значит, полиция уже во дворе. Кого-то хватают, за кем-то бегут, кого-то ведут… А что же он? Что же его боевики? Или останавливать бешено мчащиеся поезда и экспроприировать типографии легче, чем разогнать бомбами толпу полицейских?
А свистки все верещали и верещали. Совсем рядом, по ту сторону забора. Теперь Варя поняла, отчего она здесь и почему он обошелся с ней так неделикатно. Просто, видимо, не было другого выхода. Чтобы спасти ее от ареста, не нашел ничего другого, как выбросить со двора… в соседний сад. Как чурку! Как полено! Взял — и через забор!..
Лежа в снегу, она тихо заплакала. Но теперь уже не от гнева, а от тревоги и страха за него. Ведь он остался т а м. И не стрелял, не бросал бомб потому, что был не один. Достаточно было бы одного выстрела со стороны боевиков, чтобы эти «синие крысы» открыли огонь по людям. Так в горячности можно было бы погубить всех, и хорошо, что они это поняли раньше ее…
Когда за забором все улеглось, она выбралась, наконец, из своего сугроба, миновала дом и по хорошо расчищенной дорожке вышла к калитке. Хорошо, что дом был заперт и ее никто здесь не видел. На улице после недавнего полицейского набега тоже было пусто и тихо. Так, никем не замеченная, она прошла по Телеграфной, потом свернула на Уфимскую и вскоре оказалась дома.
Вечерний урок прошел не ахти как, потому что всеми своими мыслями она еще была там, среди товарищей. Похоже, полиция нынче похватала многих. Но — кого? Сумели ли скрыться члены комитета? Что стало с Петром и его боевиками? Где они сейчас — в участке или уже в тюрьме?
Неизвестность — самая страшная пытка для человека из подполья. Чтобы прекратить эту пытку, она довела урок до, конца и, не заходя домой, отправилась в город. Квартира Волковой оказалась самой близкой, и она решила заглянуть туда прежде всего. «Если Мария Герасимовна дома…»
Волкова была дома. Обрадованно распахнула дверь, чуть не за руки втащила в квартиру, засыпала вопросами. Оказывается, она ушла от Беллониных одной из первых и успела… рассыпаться! Теперь ее беспокоила судьба других.
От нее Варя отправилась на Гоголевскую, где в доме Еремина снимала квартиру медичка Валентина Мутных. На стук вышел сам хозяин.
— Кого там опять бог несет?
— Я к вашей постоялице, господин Еремин.
— Пациентка, что ль?
— Пациентка. Я массаж у нее беру.
— Не будет массажа, сударыня. Ступайте себе домой, нет Валентины.
— Когда же приходить, не сказала?
— Никогда, совсем никогда! У нее теперь новая квартира — огромная, каменная, понятно? А с меня и одного обыска хватит. Весь дом антихристы перевернули. Ну как есть весь дом!..
Он сердито захлопнул дверь и загремел железными задвижками.