Бессмертные

Руин не спешил. Кончиками пальцев он обводил ее лоб, потом запустил ладонь в волосы и несколько мгновений наслаждался их тяжестью, шелковистостью и густотой. Там же пряталось и крохотное ухо с маленькой мочкой пока еще без дырочки, его он коснулся едва-едва, смахнул соленую капельку с подбородка. Подбородок, как и губы, у Морганы был точеный, изящный, безупречный. Ее совершенство вдохнуло в принца радость, которую способны порождать лишь подлинные произведения искусства или творения природы, но ни капли желания.

Да и о каком желании можно говорить в такую минуту?

Молодой маг старался не касаться ни плеч сестры, ни даже шеи — только лица, волос, заплаканных глаз. Расслабившаяся под его целомудренной лаской девушка закрыла глаза. Она и сама не заметила, как Руин расстегнул застежку, ослабил шнуровку и медленно спустил с плеч плотный бархат ее платья. Либо заметила, но ничем не дала понять этого. Быть может, так ей было легче.

Красота ее плеч и груди ослепили принца. Взгляд у него стал деловой, как всегда, когда он встречал что-то действительно прекрасное. Сосредоточенно, словно лепя статую, он опустил платье сестры до талии и мягко уложил ее на свой плащ. Девушку била мелкая дрожь то ли от страха, то ли от холода, царившего в каземате. Не касаясь нежной, матовой, сияющей, как жемчужина, кожи, Руин освободил сестру от одежды и лег рядом.

Лишь раз за все время она открыла глаза и встретилась с его взглядом — строгим и ясным. Этот взгляд говорил ей о мужестве, и она впитала его в себя, словно песок пустыни — пригоршню воды. Не легкость, не жажда — ее поддерживало странное состояние, которое можно описать лишь одним словом — парение. Ей казалось, что она не касается земли, не двигается, не существует, и ничего, происходящее с ней самой, не трогает ее и не имеет к ней отношения. Был только взгляд брата, серая бездна в осколках небесной синевы, взгляд человека, которого она любила искренне и полно, пусть никогда и не помышляла, что окажется с ним в таких отношениях, в которых брату и сестре быть не должно. Ее убаюкивали его спокойствие, его отрешенность.

Он не поцеловал ее ни разу. Ни разу не прошептал ни одного ласкового слова. Ничего, что могло бы напомнить ночь двух влюбленных, не случилось между ними, кроме, разве что, самого главного. И может быть, именно это протянуло Моргане руку сквозь тьму, которая окутала ее. Принцесса и сама не ощущала, что в ее душе возник и отвердел стальной стержень, который, конечно, вряд ли мог помочь справиться с ужасом перед отцом или любым другим мужчиной, но обещал в будущем стать лесенкой, по которой она со временем смогла бы выбраться из пропасти, куда ее столкнула судьба.

Когда он закончил, девушка еще долго лежала, закрыв глаза. Потом поднялась, натянула на себя скомканное платье, завернулась в плащ. Окостеневшими пальцами принцесса привела себя в порядок. На брата она не смотрела.

— Прости меня. — Руин смотрел на нее снизу вверх с мукой в глазах. — Прости меня, Моргана.

— За что же? — Она попыталась улыбнуться. Получилась улыбка сквозь слезы.

— Прости.

— Нет, Руин, я тебе благодарна. Спасибо.

Она нагнулась и поцеловала его в лоб. Лишь брат знал, каких усилий ей это стоило. Он слегка отстранился, и поцелуй превратился в простое прикосновение губ, короткое, как искра.

— Не надо, родная. Не надо. Я виноват перед тобой. Мне давно следовало хватать в охапку тебя и маму, и малыша…

— Это Дэйн-то малыш?

— А кто же еще? Но я боялся, что не смогу прокормить вас. Дурак. Все бы я смог. Уж с голоду бы не умерли. Я, дурак, довел до того, что все так сложилось.

— Прекрати. Ты ни в чем не виноват. — Она вытерла лицо краем накидки. — Ни в чем, — и пошла к выходу. Лишь на пороге обернулась. — Я попрошу отца, чтоб он отпустил тебя.

— Нет! Моргана, нет! — крикнул Руин, пытаясь встать — он-то понимал, что означает в устах сестры «попросить» и чего ей будет стоить уговорить Армана-Улла, но принцесса не обернулась. Она боялась, что от ее решимости не останется и следа. Слишком все это было страшно.

В своих покоях она тут же забралась в ванну, а платье выкинула в мусор (откуда его, конечно, извлечет какая-нибудь бойкая служанка, постирает и перекроит во что-нибудь более подобающее ее статусу). Теплая вода успокоила ноющую боль, стерла с лица первые морщинки. Моргана закрыла глаза. Если бы можно было остановить мгновение. Не жить, не чувствовать, не видеть — только лежать в теплой воде, закрыв глаза, и ощущать, как ее нежное прикосновение — единственное из всех возможных, которое тебе не противно — ласкает кожу.

Но это было невозможно. Служанка уже дважды заглядывала в ванную. Пришлось вылезти, позволить себя обтереть и нарядить во что-то очень роскошное и очень дорогое.