Но он был уверен, что эти воспоминания ему не принадлежат. Они явно принадлежали другому человеку. Девушке… Так, а он тогда кто? Он знал наверняка, что совершенно точно не является девушкой, но кто он такой на самом деле так и оставалось для него загадкой. Все его личные, настоящие воспоминания, принадлежащие только ему, словно были начисто стерты Обливиэйтом. Что ж, придется пользоваться тем, что есть. Тем более, что воспоминания этой личности лежали перед ним, словно открытая книга. И самое первое, что он уловил в чужом мозгу, временно, как он надеялся, принадлежащим ему— это чувство необузданной, все нарастающей, необъяснимой тревоги.
Он поднялся и осмотрел себя. Что?! Нет, он, вероятно, еще спит. В ужасе растерянно оглянувшись по сторонам, он остановил взгляд на небольшом зеркале над раковиной. На ватных ногах подойдя ближе, он заглянул в мутноватое стекло. На него смотрела зеленоглазая брюнетка с грубоватыми чертами лица, вздернутым носиком и распущенными волосами чуть ниже плеч. И, вопреки всему, он почувствовал облегчение. Сознание узнало эту девушку и перестало так неистово бить тревогу.
Тело наконец начало подчиняться ему с большей охотой, и он подошел к большому деревянному столу, сплошь уставленному банками, колбами, пробирками и котлами. Могз упорно подсказывал, что ему непременно надо туда подойти. Едва его взгляд упал на лежащую на столе записку, как в памяти немедленно возникло нужное воспоминание. Читать записку уже не было необходимости. Он знал, что там написано. Обмен душами… Уму непостижимо. Но это объясняло и то, что он себя не помнил, и то, что доступные ему воспоминания были чужими.
Медлить было нельзя. Нужно варить зелье старения, и срочно. Тело охотно выполняло приказы мозга и уверенными, отточенными движениями добавляло ингредиенты, регулировало огонь под котлом и помешивало. Но волшебная палочка в его руке ощущалась какой-то чужой, непривычной, однако разум ее помнил отчетливо, а она подчинялась этому телу беспрекословно, хотя и не особенно охотно. Влияние зелья на память они еще не выяснили, и приходилось действовать быстро и вслепую… Да и тролль с ней, с этой памятью! Лишь бы живы остались. Хотя крысы вроде выживали. Что ж, теперь остается только ждать, отчаянно надеясь, чтобы с человеком это сработало тоже. Он очень надеялся, что к утру зелье будет готово. Но было необходимо еще решить, как переправить это зелье его собственному телу. А еще ему наверняка понадобится его палочка и записка с инструкцией. На всякий случай.
С этими мыслями он быстро откопал в ящике стола клочок пергамента, перо и баночку с чернилами, и пока зелье мирно кипело на медленном огне и не требовало его вмешательства, начал строчить записку.
“Выпить после того, как почувствуешь себя собой.”
Дописав эту короткую строчку, он недоверчиво хмыкнул. Да, получилось довольно путано, но как объяснить иначе, он не знал. Оставалось лишь надеяться, что и девушка, и он сам достаточно сообразительны, чтобы разобраться в смысле этого послания. Интересно было и то, что он не узнавал свой почерк. Но и на почерк девушки, исходя из ее воспоминаний, он тоже не походил. Странно, но он вдруг впервые за это время ощутил, что душа и тело находятся в умиротворяющей гармонии и не противоречат друг другу, одновременно и абсолютно одинаково воспринимая и принимая этот новый почерк. Очевидно, это был какой-то гибрид почерков двух людей— его собственного и этой девушки.
Ее зовут Пэнси. Она не любит свое имя, оно кажется ей слишком простым, банальным, приземленным и неинтересным. Зато она очень любит другое имя. Мужское… Северус. Это… Его имя? Пэнси влюблена в него. Совершенно точно. Он воспринимал это как нечто естественное, само собой разумеющееся. Однако душа металась, словно в агонии. Он не мог объяснить, почему душа и разум снова так ожесточенно сцепились. Внутренние паника и дрожь и одновременно с этим уверенность и спокойствие разума давали такой взрывной коктейль, что он был уверен, что сойдет с ума тут же, немедленно.
Заставив себя сосредоточиться на зелье, он с облегчением осознал, что паника отступила. Так, надо просто об этом не думать. Не анализировать свою личность и личность девушки, тем более что себя он помнил только по ее мыслям и ощущениям. Делать лишь то, что необходимо. В конце концов, от этого зависят их жизни.
К утру глаза слипались, а руки дрожали. Однако стоило сказать этому телу спасибо за его молодость и выносливость, иначе он непременно бы уже распрощался со своим (или не своим?) сознанием. Главное— чтобы никто сюда теперь не вошел до того, как он закончит. И словно в ответ на его вяло текущие, усталые мысли, дверь лаборатории резко распахнулась и в комнату вихрем ворвался встревоженный, растрепанный и раскрасневшийся с мороза сероглазый блондин. “Драко…”— вспомнил он. Мальчишка остановился на пороге, как вкопанный, с удивлением и недоверием взирая на стоявшего у котла Северуса в чужом теле.
-Это… ты?— неопределенно и неуверенно спросил он.