Бессмертные Легенды

– Не представляю, – шепчет он, – как тебе тяжело видеть свой дом таким.

А это и не мой дом.

Я просто больше не узнаю этих мест.

– Крэйг? – окликает Диего. – Ты идёшь?

Ему никто не отвечает, и я поворачиваюсь к Крэйгу, с непроницаемым лицом смотрящему на витрину какого-то магазина – точнее, на сохранившуюся за чудом не расплавившимся стеклом вывеску.

Плакат.

С изображением футбольной команды.

И с двумя парнями посередине – у одного на футболке номер «68», у другого – «5».

Вздохнув, Крэйг качает головой, словно сбрасывает наваждение, и идёт вперёд. К Шону, вдруг застывающему на полушаге, резко поворачивающему в сторону – в направлении когда-то жилого дома.

– Куда это он? – спрашиваю я у Мишель. Она смотрит ему вслед в ужасе. Переглянувшись, мы с ней бросаемся за Шоном, который заходит в полуразрушенное здание и останавливается у подножия лестницы на второй этаж. Миш опережает меня – её руки обвиваются вокруг талии Шона, когда она обнимает его со спины, и я слышу, что она шепчет что-то успокаивающее, что-то, что совершенно не имеет никакого эффекта. – Что такое? – спрашиваю я наконец, понимая, что Шон может простоять так целую вечность.

– Это… – голос Шона дрожит, когда он поворачивается ко мне, перехватывая ладони Мишель и мягко обнимая её в ответ. – Это квартира моей матери. Была. Это была квартира моей матери.

недумайнедумайнедумай

Я больше не могу этого отрицать. Мы не в будущем. Всё это происходит здесь и сейчас. Это произошло.

Мама. Папа. Каковы шансы, что Огайо не в том же критическом состоянии, что Массачусетс? Нулевые. Они, блядь, нулевые! Если последствия извержения Атропо такие катастрофические здесь, далеко на севере от Карибского бассейна, то, как минимум, большая часть территории Штатов покрыта лавой и пеплом. А если верить Рурку, то эти последствия будут одинаковы везде…

Дома больше нет.

Моей семьи больше нет.

На всём белом свете остались только мы.

И несколько сотен гостей «Небожителя» в анабиозе.

Добавим туда ещё отряд наёмников, жаждущих нашей смерти, и чёртового Эверетта Рурка.

Обхватываю плечи руками, словно это может защитить меня от ужасной правды – нихрена оно не может, ничто, блядь, в целом мире не может защитить меня нас от того, что произошло, от боли потерь, от пустоты, от страха… От того, что внезапно становится как-то похуй на себя и собственную жизнь, словно она обесценивается в масштабах произошедшей катастрофы, и, наверное, это нормально, ведь что такое жизни двенадцати людей по сравнению с погибшими миллиардами?

Моей семьи больше нет. А я даже не могу вспомнить лица родителей.

Словно никакой семьи у меня нет уже давно. Словно её никогда не было.

И тут мне становится по-настоящему хуёво.

От того, какая я сука.

Мысль о том, что они все погибли, не причиняет такой боли, как должна. Я чувствую только… пустоту. Отказ принимать это. Потому что это неправильно и ненормально – знать, что в целом мире остались только мы одни, но не более того.

Боги, какая же я тварь!..

Какие-то непонятные обиды на родных… я снова забыла, с чем они связаны… разве могут выжечь нормальные человеческие чувства? Что, блядь, со мной не так?

СО МНОЙ ВСЁ НЕ ТАК, ВОТ ЧТО

Видеть Шона, чьи мощные плечи едва заметно сотрясаются от настоящего горя потери, существенно больнее, чем принимать собственное… одиночество.

Но правда состоит в том, что я… не одинока.

Шон, Мишель, Куинн, Эстелла, Диего, Радж, Зара, Крэйг, Алистер, Грейс, Джейк…

Они – моя семья.

Как бы высокопарно это ни звучало, это правда. Сейчас у меня нет никого ближе, чем они.

И ради них – ради того, чтобы у них было будущее, чтобы они не были сломлены потерей всех своих близких, я должна сделать всё возможное, лишь бы остановить это безумие.

Ла-Уэрта. Лаборатория. Исследования Рурка. Кристаллы имеют свойство восстанавливать разрушенное. Уверена, ублюдок не просто знал, что это произойдёт – у него должен был быть план, как остановить это. Как восстановить эти руины. И если для этого придётся вернуться на Ла-Уэрту, после всех попыток выбраться оттуда…

Так тому и быть.

– Шон, – жёстко говорю я, и он вздрагивает синхронно с Мишель, наверное, от холода в моём голосе, который странным образом пугает даже меня, словно это вовсе не я говорю, – мы исправим это. Обещаю.

Шон качает головой, а я упорно игнорирую желание разреветься от боли в его глазах, потому что это раздирает на части – видеть его таким. Когда я стойко выдерживаю его взгляд, он слабо усмехается.

– Только ты могла сказать, что что-то можно исправить, находясь посреди апокалипсиса.

Пожимаю плечами. Это можно исправить. И я исправлю. Или умру, пытаясь.

Данная самой себе безмолвная клятва придаёт сил.

Мишель поворачивается ко мне и кивает. В её глазах отражается моя собственная решимость, и я знаю, что её мысли в этот момент точно совпадают с моими.

Мы возвращаемся к остальным как раз вовремя, чтобы застать начало местного апокалипсиса посреди того, что уже развернулся вокруг нас. Радж держит в руках непонятным образом уцелевший флаер с заголовком «Летний карнавал 2017 года начинается 5 июня».

Чёрт, это… плохо.