Бессмертный грех

— Такие вот дела, — невесело закончил свою речь Юрий Сергеевич. — Я, как главный редактор, надеюсь только на то, что суеверных среди вас немного и вы не станете забивать себе голову тем, что это дурной знак. Несмотря ни на что, мы сделаем хорошую газету. Обязательно сделаем.

— А когда станет известно, от чего умер Иван Гаврилович? — спросил кто-то из зала.

— Они сказали — завтра или послезавтра. Вскрытие, экспертиза — на это все нужно время. Но самая вероятная версия — инфаркт.

— Вот, не дали мужику вовремя опохмелиться, — укоризненно сказал кто-то.

— Позвольте мне, — с заднего ряда поднялся Неволяев. — А как у нас с названием? Не пора ли уже определиться?

— Вам не кажется, Эдуард, что сейчас, не самый лучший момент… — начал Мохов.

— Как раз наоборот, — перебил его Неволяев. — Завтра в газетах появятся заметки о нашем неприятном инциденте. И как нас там будут называть? Газета, у которой пока нет имени? Упускаем рекламную акцию.

Мохов поморщился:

— Такую рекламную акцию не грех упустить. Умерьте свой цинизм, Эдуард, прошу вас.

Неволяев пожал плечами, но остался стоять в полный рост. Оглядев зал и убедившись, что Василия среди присутствующих нет, он блеснул еще одной яркой идеей:

— А начальника безопасности, я надеюсь, после всего случившегося уволят?

— При чем здесь Василий Феликсович? — отмахнулся Мохов. — В его обязанности не входит следить за здоровьем сотрудников.

— А у меня этот Василий-гад не вызывает доверия, — продолжал паскудный Неволяев. — В высшей степени подозрительный субъект.

— У вас завтра будет возможность поделиться своими соображениями с милицией, — раздраженно ответил Юрий Сергеевич. — Да, забыл предупредить — завтра мы все должны дать показания, так что приходите на работу вовремя.

Сообщение о завтрашних допросах почему-то очень взволновало коллектив.

— Зачем? — Бухгалтер Нина Григорьевна испуганно вжалась в стул. — Зачем? Они нас подозревают?

— Никто никого ни в чем не подозревает, — постарался успокоить людей Мохов. — Таков порядок. Но если подтвердится, что причина смерти — инфаркт, никто вас допрашивать не станет.

— Почему же? — Лиза Стилль победно выпрямилась. — Пусть поработают. В редакции процветает мелкое воровство, и они обязаны его пресечь. Вчера, например, некто Неволяев обокрал мой кабинет.

— Обокрал?! — взвизгнул фельетонист.

— Не удивлюсь, если выяснится, что именно он довел бедного Гаврилыча до инфаркта. Спер у него дрель или изоленту, — спокойно продолжила Лиза. — Вот сердце и не выдержало…

— Как ты смеешь, проклятущая, — заорал Неволяев, — порочить мое доброе имя?

— Доброе? — Лиза внимательно посмотрела на Неволяева. — Не преувеличивайте. Так, средненький фельетонист с замашками клептомана.

— Средненький? — Неволяев затрясся. — А ты…

— Хватит! — Юрий Сергеевич повысил голос. — Всем нужно успокоиться. По домам, дорогие мои, по домам.

Однако никто и не думал расходиться. И тем более успокаиваться. Переизбыток адреналина в крови всегда чреват массовыми сборищами.

Лиза с Севой присоединились к шумной компании из отдела общества, а я поплелась в генеральную дирекцию. Уверена, Вася собирался поручить мне именно этот участок работы.

Мой новый знакомый Игорь Ромашин встретил меня удивленным взглядом:

— Саша? Что привело вас в наш скучный угол?

— В редакции сейчас не осталось скучных углов, — возразила я. — Везде таятся зловещие тени.

— Да бросьте! — Ромашин почему-то оглянулся назад. — Лампы дневного света — лучшая защита от приведений. А вы правда боитесь?

— Не то чтобы… — Я с любопытством огляделась. — Но… вдруг Гаврилыча все-таки убили?

— Более нелепого преступления и придумать невозможно, — заверил меня Ромашин, — кому мог помешать безобидный спившийся электрик?

— Да, так, конечно. Можно сесть?

— Конечно! — Он вскочил и придвинул мне кресло. Почему, подумала я, старательно, но безуспешно подавляя в себе чувство классовой зависти, почему у коммерсантов всегда так чисто и красиво? Почему у них такие уютные мягкие кресла и такие элегантные лампы на столах? А стеклянные журнальные столики? А торшеры из натуральной кожи?

Как будто угадав мои мысли, Ромашин принялся оправдываться:

— К нам ведь ходят рекламодатели. А для них внешний блеск превыше всего. Кто станет размещать рекламу в газете, которая ютится в грязном подвале?

— Да нет, я ничего такого… — смутилась я.

— Я же вижу, как вы смотрите по сторонам. — Ромашин придвинул ко мне вазочку с фруктами. — А вы по делу или просто так?

— Мне Пожарский предложил перейти к вам, — без запинки соврала я. — Вот и зашла на разведку.

— Вам? — Ромашин посмотрел на меня недоверчиво. — Вам? Но почему?

— А что? — Я демонстративно надулась. — Почему вы так удивляетесь?

— Да потому что вам не понравится наша работа! — завелся Ромашин. — Мы — обслуга, понимаете? Мы ползаем у ног богатеньких буратин и клянчим у них деньги. Какой нормальный журналист согласится этим заниматься?

— Но вы-то занимаетесь…

— А я — не журналист. Мне — не дано. Нет, странно, в самом деле. Какой резон вам менять свою работу, интересную, надо полагать?