Бессмертный полк. Истории и рассказы

Тем временем, папа работал в эвакуационном госпитале. В этот госпиталь медсанбаты, во время боев переправляли своих раненых. Их застала вся эта Подмосковная история в районе Ржева. Тогда это очень скрывалось, а теперь про Ржевскую операцию, или «Ржевский котел» все уже знают. Там были очень тяжелые бои. И вот этот медсанбат, которым руководил папа, попал в окружение. Но он их из окружения вывел. И только они перевели дух, ему говорят, что там еще один медсанбат застрял. «Попробуй их вывести» – сказал ему «главный». Он пошел обратно и вывел второй медсанбат. Ему за это дали только медаль, потому что во время окружения орденов нельзя давать. Он никогда не хвастался своими наградами, но про эту медаль говорил: «Для меня эта медаль стала самой дорогой, и гораздо важнее всех полученных потом орденов».

А мы добрались в Челябинскую область, село Петухово. И вот, когда мы там уже обосновались, Алина Люциановна (так звали эту женщину) начала думать, что со мной дальше делать. На детей, у которых отец воюет, давали карточки. Для семей военных офицерского состава давали офицерский аттестат. Алина Люциановна была очень молодая, к тому же сын не оправился еще после операции, а надо было как-то жить. Поэтому она начала везде писать письма. Во-первых, чтобы разыскать кого-нибудь из моих родных, а во-вторых получить это довольствие на меня.

Первый о ком они узнали новости, это был дед Борис. Перед войной он работал в Ржеве, и был там заведующим детским домом. И при эвакуации детского дома, он взял направлении ко мне поближе, чтобы иметь возможность меня забрать. Но у него в дороге случился инфаркт и он умер. И никто не знает до сих пор, где он похоронен.

В конце концов, письмо получила мама. А сидела она где-то на севере Свердловской области, в Туринском районе. Пять лет уже прошло, и она вроде как уже не была заключенной, но без права выезда. Поэтому она работала заведующей медпунктом при этом же лагере. Была она женщиной энергичной и добилась того, чтобы построили тюремную больницу. А позже еще создала подсобное хозяйство, где были куры, козы и еще что-то, чтобы подкармливать заключенных.

И вот приехала комиссия проверять работу ее мед. участка. Возглавляла комиссию женщина, полковник. Она-то и привезла письмо маме. Когда эта женщина пришла сказать, что проверкой они остались довольны, увидела маму в слезах. Она спросила: «У вас что-то случилось?» На это мама показала ей это письмо. Под Москвой уже угрозы не было, и люди стали возвращаться. И в письме было написано, что Алина Люциановна собирается возвращаться и не знает, что делать с Мариной. Но есть две старушки, которые согласны за офицерский аттестат оставить ее у себя.

Женщина пожалела маму и сказала: «Я постараюсь вам помочь». В итоге она добилась, чтобы маме дали неделю, чтобы она могла меня забрать. И она за мной поехала. Это был 1944 год.

Я очень хорошо помню этот момент. Мне никто не говорил про маму. Когда мы расстались с ней, мне был год. «Мамой» я звала Алину Люциановну, ее маму – бабушкой, а ее сына – братом. И вот такая сцена: посреди комнаты стоит таз, меня в нем моют. На улице была осень или зима, и уже достаточно холодно. Заходит женщина, вся такая замотанная, в телогрейке и в платке. И я с криком «Мама приехала!» бросаюсь на эту женщину.

Ну и вот. Мама забрала меня. А дальше, мы должны были вернуться в эту деревню Дружинино, Свердловской области. И вот такая картина, на вокзале. Свалки, бардак. В поезд как в электричку садились. Короче говоря, мама меня впихнула в какой-то вагон, где посвободнее. Поставила и говорит: «Мариша, ты подожди, я сейчас твои вещи возьму». А вагон темный не видно ничего. И вдруг из темноты голос: «Что вы тут ребенка поставили, здесь покойник». Значит, мама выволакивает меня обратно на перрон, и мы бросаемся в другой вагон. А другой вагон был плацкартный, и в нем ехали офицеры, видимо на побывку. Мама должна была меня оставить, чтобы сходить за вещами. И, пока мама туда-обратно с вещами впихивалась, они меня разговорили. Аутизмом я не страдала и все, что знала, про себя рассказала. Когда мама вернулась, офицеры ей сказали: «У вас замечательная дочка, все нам рассказала, что у нее две мамы, две бабушки и только папа один. Знаете, какой редкий случай, обычно наоборот бывает!» (Смеется)

Ну вот, с тех пор с мамой мы не разлучались.

Внучка Николая Григорьевича, Новикова Елена Александровна:

«Когда началась война, маме было 14 лет. Она работала на военном заводе. При перевозке деталей для завода случилась авария, и она оказалась под грудой железа. Получила множественные переломы и травму позвоночника. Долго лечилась, но горб на спине так и остался на всю жизнь.